Зашла медсестра. Она постучалась, уже закрывая за собой дверь:
— У вас все есть, Лисс?
Она произнесла ее имя, будто они были старыми приятельницами, встретившимися снова. Кстати, она была санитаркой. Полненькая, с острым взглядом, но вышколенно дружелюбная.
Лисс не хотелось есть, и ей не нужна была ничья поддержка. Но она вспомнила, о чем может попросить.
Санитарка сразу же вернулась и положила на столик ручку и маленький блокнот.
Она сидит высоко над землей, голова почти упирается в облака. Она держится за его длинные волосы, словно за вожжи, но не может управлять, и вдруг ее кидают, и она парит по воздуху и несется к земле. Она вот-вот разобьется, но ее ловят огромные руки. Они поднимают ее обратно на плечи. Она кричит и просит его перестать, но ее снова кидают и ловят. Снова и снова, ведь она и сама хочет только продолжать.
Это надо было написать в блокноте, который ты подарила мне, Майлин. И ни слова о том, что случилось в Амстердаме. Потому что оно началось не там. Все истории начинаются в другом месте. Может быть, у нашего озера или в доме в Лёренскуге, задолго до моего рождения. И так я могу пронести это с собой: писать об этом, не упоминая ни одним, словом. То, что случилось и могло случиться, что привело за собой другое, тени в тени, круги в кругах. Палец, опущенный в воду, вращает ее. Где-то в холодной темноте я появилась.
Зазвонил телефон на стене. Она узнала голос санитарки:
— Звонит ваш молодой человек, перевести звонок?
Лисс зажмурила единственный глаз, потом рассмеялась:
— У меня нет никакого молодого человека.
— Он так сказал, когда я спросила.
Кажется, санитарка удивилась, но, ничего больше не объясняя, перевела звонок. Голос Йомара не был для Лисс неожиданным.
— Наглость — второе счастье? — проворчала она. — С каких это пор ты — мой молодой человек?
Она слышала, как он засмеялся:
— Это медсестра предложила. Я не смог назвать наши отношения. Пусть люди думают что хотят. Обычно это срабатывает.
— А почему, ты думаешь, я хочу с тобой поговорить?
— Я должен знать, как твои дела.
Она сидела в старом спортивном костюме, который Таге принес из дома. Штаны были коротки, а цвет ей нравился в шестнадцать лет. Она была неприбрана, ненакрашена, на голове повязка, закрывающая пол-лица.
— Хорошо хоть ты не додумался сюда явиться, — сказала она обреченно. — Я сижу тут как одноглазый тролль.
— Отлично, я подожду до завтра.
— Меня завтра выпишут.
— Могу тебя встретить. Отвезти домой.
Это куда? Она подумала, что ей некуда ехать.
— Ты наверняка помнишь все, что я тебе сказала в тот вечер по телефону?
— Каждое слово, — уверил он.
— Я такая, Йомар Виндхейм. Ты мне нравишься, но никогда, никогда, никогда между нами ничего быть не может.
— Ты уже это говорила одиннадцать раз. Слышишь, я зеваю? — Звук, раздавшийся в трубке, больше напоминал храп.
— У меня с собой нет никаких вещей, так что незачем меня встречать.
Положив трубку, она написала в блокноте:
И все же есть человек, который выдержит рассказ о случившемся на Блёмстраат. Тот, кто скажет, что делать. Может, он единственный человек на свете, на которого ты больше всего полагалась, Майлин.
Среда, 21 января
Дверь в кабинет Далстрёма была закрыта. Лисс постучалась, подождала, ничего не последовало. Она обошла дом, прошла мимо гаража, поднялась на крыльцо. На дверном звонке был миниатюрный рельеф с пейзажем. Кнопка была между острыми вершинами гор, тянувшихся к темному небу. Она услышала два низких звонка в доме. В эту секунду дверь открылась. Девочка на пороге была не старше шести-семи. За спиной у нее болтались две толстые темные косички.
— Тебя зовут Лисс, — сказала она.
Девушка подтвердила ее правоту.
— Ты осталась без глаза? — поинтересовалась девочка. На ней был розовый пуховик и сапожки, — похоже, она собралась куда-то.
— Не совсем, — ответила Лисс и зашла в прихожую. — А ты осталась без переднего зуба, я вижу.
— Ну и что? Скоро вылезет новый.
Девочка раскрыла рот и показала на белый краешек, еле видный в десне.
— Я осталась без восьми зубов, — объявила она и языком провела экскурсию по своему рту, пересчитывая владения. — А ты осталась без сестры, — сказала она, закончив счет.
Лисс поняла, что Далстрём рассказывал о ней дочери.
— Я не знаю, как тебя зовут, — сказала она.
— Элисабет, — ответила девочка.
Странно, что это имя произнес тонкий детский голос.
— Так звали мою бабушку, — заметила Лисс. — Удивительно.
— Ничего удивительного. — Она вскинула брови. — Я знаю одну девочку во втором «Б», которую так зовут. А еще учительницу. И еще мамину тетю.
Турмуд Далстрём спустился в холл.
— Лисс, — сказал он, ничуть не удивившись.
Он знал, что она придет. Ей даже показалось, он рад ее видеть. Ей не нравилось, когда ее обнимали малознакомые люди, но, если бы ему захотелось ее обнять, она бы не противилась.
Он повернулся к девочке:
— Не забудь посмотреть в обе стороны, перед тем как перейти дорогу, Бетти.
С беспокойством на лице он погладил ее по голове. Дочка вздохнула:
— Папа, ты мне это говорил уже сто раз!
Лисс не смогла сдержать улыбку.
— Конечно говорил, — согласился Далстрём и взял обе косички в руку. Резинки на них были украшены божьими коровками — желтой и красной. — И не забудь надеть шапку. Ветер сегодня ужасный.
Когда девочка умчалась, он взял кожаную куртку Лисс и повесил за занавеской у зеркала в просторном холле.
— Редко когда я один в доме. Пойдемте в гостиную.
Лисс была рада, что не придется сидеть в кабинете, так она чувствовала себя больше гостем, а не пациентом.
Он пропустил ее вперед, когда они поднимались по лестнице. В гостиной горел камин.
— Хотите еще что-нибудь? — спросил он, вернувшись в гостиную с кофе. — Даже от бельгийского шоколада откажетесь?
Он ее поддразнивал, как ей показалось. Лисс подумала, он ее испытывает, оценивает, как она будет отказываться, размышляет о ее отношении к еде. Она почувствовала, что все время себя выдает. Но удивительным образом это не раздражало.
— Что говорят врачи про ваш глаз? — Далстрём кивнул на повязку.
— Пока ничего определенного. Полагают, я сохраню зрение. Но оно больше не будет прежним.