Он очень соскучился по ней…
Ночью они долго не спали и, опьяненные любовью, забыли про все невзгоды, неприятности, которые были и которые ожидали их впереди; ласкали друг друга, целовали, шептали нежные слова. И Наталья, как жена, открылась ему совсем другой: не сдержанная, отвечающая на желания по обязанности, а темпераментная, страстная — такие чувства могут быть только у любящей женщины. И Николай был готов заплатить за такую любовь чем угодно…
Профессия военного летчика приучила его мыслить логически: все взвешивать, анализировать, а потом уже принимать решение. Наталья попала в беду по вине злоумышленников, и главный из них бригадир, против которого пока нет улик. Надо найти эти улики.
— Скажи, папа, — обратился он с вопросом к отцу, — почему бригадир именно вас попросил быть сторожем и весовщицей на току?
— Видишь ли, сынок, тут такое положение сложилось — некому в колхозе работать, и с этой стороны ты его голыми руками не возьмешь, — понял смысл вопроса отец. — Вот ковырнуть поглубже, в прошлые годы, — ведь не впервой такую авантюру он проворачивает. Но как тут подступиться — ума не приложу.
— А кто в прошлом году был сторожем и весовщиком?
— Сторожем Митька Кусаткин, а весовщицей Манька Таковская. Поговаривали, будто она шуры-муры с бригадиром водила.
— А почему же в этом году он их не назначил?
— Манька Таковская замуж вышла, скоро рожать будет, а Кусаткин категорически отказался. Почему? Поди узнай. Разве он скажет? А когда я согласился, он как-то надысь спрашивает: «А не боишься?» Я в ответ: «Кого?» — «Да жулья ноне, — отвечает с усмешкой, — говорят, много объявилось». Вот и покумекай теперь, насчет чего он…
Это уже была какая-никакая зацепка. Интересно, разговаривал ли с ним следователь? Если разговаривал, все равно мало чего добился — Кусаткин просто так не раскроется: самому могут быть неприятности — почему ранее молчал? А возможно, и имеет к тому делу причастие. Мария Таковская тем более будет молчать — к чему старые девичьи грехи напоказ выставлять?..
И все-таки Николай решил повстречаться с ними поодиночке.
На третий день приезда, после разговора в суде, пошел по селу с Натальей и Аленкой, будто бы прогуляться.
У дома Кусаткина Николай увидел старика, сидящего на скамейке у палисадника.
— Здравствуйте, Дмитрий Никитович, — Николай, по обычаю сельчан, снял фуражку, выражая старику почтение.
Старик привстал и подслеповато уставился на Николая, подошел поближе.
— Никак, Николаша, Петра Васильевича сынок?
— Он самый, Дмитрий Никитович. Вот иду по селу, смотрю — будто ничего внешне и не изменилось, если не считать людей: одни постарели, другие, каких я видел пацанами, вымахали выше меня.
— Так оно, так, Николаша. А ты-то каков! Прямо енерал, едят тебя мухи с комарами. А это, значит, жена с дочкой? Их-то я видел тут надысь. На побывку, значит?
— На побывку. Везде хорошо, а домой, в родной угол, тянет. Вот приехал, а отец приболел, не с кем и рюмку выпить, о колхозных делах поговорить. Вы зашли бы?
— Выпить, поговорить — эт мы всегда рады, — счастливо заулыбался старик. — А когда зайтить-то?
— Да хотя бы сегодня, хоть сейчас. Мы вот вышли вечерним воздухом подышать.
— Дык эт я мигом. — Оглядел себя. — Вот только пинжак сменю. А можа, чуть попозже? Бабка моя тоже ни к хрену негодная, самому приходится за коровкой ухаживать, кормить, доить…
— Можно и попозже. Управляйтесь и приходите, а мы пока стол сообразим.
— Ладушки, Николаша. Вот спасибо тебе, едят тебя мухи с комарами.
— Не придет, — усомнилась Наталья, когда они отошли от дома Кусаткина.
— Придет, — засмеялся Николай. — Не придет, а прибежит, несмотря что ноги больные.
Кусаткин действительно не заставил себя ждать — явился, едва стол начали накрывать, веселый, довольный и в другом, более чистом пиджаке. Увидел на столе большую бутылку «Столичной» и вовсе засиял.
— Это ведь сколько ее, едят ее мухи с комарами, я не то что в рот не брал, в глаза видеть не видывал. Небось из Москвы привез? — спросил он у Николая.
— Почему — из Москвы? Теперь ее и в Бутурлиновке продают. — Николай с интересом наблюдал, с каким вожделением старик поглядывает на бутылку и на закуски, время от времени сглатывает слюну. — Присаживайтесь к столу, — не стал томить его более Николай. — Пока они накрывают, мы по рюмочке пропустим.
Старик сел и удивленно посмотрел на мать Николая, поставившую на стол новое блюдо.
— Да куды же это, едят вас мухи с комарами? На свадьбу, что ли?
— Закусывай, ешь, — ответила мать. — Сынок к нам в гости не часто приезжает.
— Петр Васильевич, а как же ты? — крикнул Кусаткин своему приятелю и прежнему собутыльнику. — Можа, подымешься? Рюмочку, а оно и полегчает.
— В другой раз, — отозвался отец. — Выпейте за меня.
— Ему нельзя, — вступилась за отца мать. — Врач не разрешает — нервы.
— Нервы, оно так, едят их мухи с комарами. — Старик потянулся к рюмке, едва Николай налил ее: — Ну, будем здоровы, — и одним глотком осушил рюмку. Вытер рукой губы, помотал довольно головой.
— Кстати, Дмитрий Никитович, — перешел Николай к главной теме, — а почему вы отказались в этом году сторожить на току? Работенка там не такая уж трудная и привычная вам.
Старик подумал, мотнул головой и, хитровато глянув на Николая, усмехнулся:
— Оно верно, не трудная и привычная. Только по нынешним временам платят дюже мало.
Похоже, он разгадал, куда клонит Николай, и ловко ушел от откровенного ответа. Видимо, Николай поспешил с вопросом. Пришлось искать обходный маневр.
— Говорят, у вас собираются из колхоза совхоз делать? — Николай налил еще. — Как вы считаете, к лучшему это или к худшему?
— Знамо дело, к лучшему, — понимающе заключил Кусаткин и опорожнил и эту рюмку.
— А чем? В чем тут резон?
Старик хитровато подмигнул Николаю:
— Резон есть, Николаша, — в совхозе больше платят.
— Но в колхозе хлеб дают, солому, сахар, растительное масло.
— Дають. Кому надо. А кто и так береть, бесплатно. Вот теперь и прикинь: денег в совхозе платить будут более, а хлеб и прочее по-прежнему бесплатно.
— Но ведь это воровство, и рано или поздно отвечать придется.
— Верно рассуждаешь, — похвалил старик. — Сколь веревочке ни виться, конец будет. Вот тебе и сказ на твой вопрос, почему я не пошел ныне в сторожа. — Старик просительно посмотрел на бутылку, отблагодари, мол, за откровенность.
Николай налил.
— Значит, воровали?
— Воровали, — кивнул Кусаткин. — А кому хочется в тюрьму садиться, срамиться на старости лет? То-то и оно, — заключил он грустно и отхлебнул немного.