— Ну что тут такого? Собрались у подруги отметить день рождения. Разве это преступление? — Михаил молчал. — Ну скажите ему, Виктор Прохорович.
Но Виктор не ответил. Лилита опустила голову и тоже затихла. Так молча и ехали всю дорогу, пока «Жигули» не остановились у дома, где жил Михаил.
Михаилу стоило немалых душевных сил, чтобы еще раз проявить внимание к своей бывшей — он уже принял решение — жене открыл заднюю дверцу.
Виктор из машины выходить не стал.
— Пойдем, — позвал Михаил.
— В другой раз, — грустно усмехнулся друг и дал газ. Михаил и Лилита поднялись в квартиру. Мать не спала, вышла к ним в прихожую.
— Я лягу у тебя, — сказал ей Михаил, чтобы объяснить ситуацию. — А завтра она уедет.
1
Кончался август, а жара не спадала, и солнце все так же подолгу неподвижно висело в зените, накаляя металл и камни до такого состояния, что к ним не притронуться; дождей не было с самой весны, трава давно выгорела, а листья на деревьях стали серо-коричневыми; пыль не оседала даже ночью, когда все успокаивалось и погружалось в дрему; и небо стало белесо-мутным, непроницаемым, как войлочная панама; все живое пряталось в тень, замирало и ждало в истоме, когда светило спрячется за горы и с северных отрогов начнет спускаться приятная, позволяющая дышать полной грудью прохлада.
За месяц жизни на аэродроме в долине, зажатой с трех сторон горами, где эскадрилья совместно с десантниками перекрывала тропы мятежным караванам, пробивающимся из Пакистана к действующим в горах бандам, Николай впервые за службу почувствовал неимоверную усталость. Он, бреясь, видел себя в зеркале, как похудел, как потемнела кожа на лице, сделав его похожим на мулата.
Донимали не только жара и душманы, и свои подчиненные доставляли немалые неприятности. Разумовский вроде бы притих, успокоился и работу на технике стал выполнять исправно, а неделю назад вздумал в свободное время сходить в ближайший кишлак, мирный, спокойный, купить что-нибудь из сувениров любимой девушке, и как в воду канул. Два дня назад еще одно ЧП: командир экипажа капитан Пылаев, этакий бесшабашный ухарь-пилот, не любивший уставные порядки, вместе со своим бортовым техником старшим лейтенантом Квитницким решили на вечерней зорьке рыбалкой поразвлечься. Речка всего в пятистах метрах от гарнизона, и место рыбалки — на глазах у часового; ко всему, офицеры вооружились автоматами и гранатами. А когда кинулись звать их на ужин, Квитницкого нашли на берегу реки с перерезанным горлом, а Пылаева — в кишлаке. Душманы вволю поиздевались над ним, а потом на глазах у жителей застрелили для устрашения.
Завтра Николаю приказано явиться на Центральный. Будет нагоняй… Разве мог он предположить, что эти взрослые люди поступят как мальчишки? Плохо он еще знает своих подчиненных. И Сташенков бойкот устроил, в отпуск укатил… Что ж, взялся за гуж, не говори, что не дюж; на то ты и командир…
К нему подошел старший лейтенант Грибанов, штурман из экипажа Пылаева, и доложил, что вертолет и экипаж к полету готовы. Еще за несколько дней до гибели Пылаева Грибанов обратился к Николаю с вопросом, сколько он будет ходить в летчиках-штурманах. Вопрос был резонный: офицер он хотя и резковатый, ершистый, но дело знает неплохо — Пылаев им был доволен, — а на правом сиденье третий год. Николай разрешил слетать с ним командиру звена капитану Тарасенкову. Тот слетал и развел руками:
— Псих. Я ему слово, он мне пять. Рвет машину, как хреновый наездник необъезженную лошадь…
Грибанов ему нравился — этакий напористый, острый на язык офицер, прямой, принципиальный, не боящийся сказать правду в глаза начальству, если в чем-то был не согласен. И Николай решил слетать с ним сам, запланировал сегодняшний полет к горе, где душманы спрятали оружие, которое до сих пор не найдено, и командование вынуждено было установить там пост наблюдения.
Старший лейтенант Грибанов, садясь в кресло командира экипажа, чувствовалось, нервничал, но виду не подавал, держался этаким уверенным молодцом, которому все равно с кем лететь — с командиром эскадрильи или с самим дьяволом, — а глаза возбужденно поблескивали, румянец заливал щеки.
Николай по себе знал: действия летчика в полете в немалой степени зависят от настроения, а настроение — от той обстановки, которая царит или складывается на земле, особенно перед полетом. Настроение у Грибанова, судя по веселому лицу, было хорошее, а нервозность следовало снять доверием, душевным расположением к летчику; и Николай по-товарищески кивнул на ручку управления:
— Берите быка за рога. И вот о чем я попрошу: поскольку у меня задание важное — подготовить карту пригодных площадок на склонах гор, — я займусь этим. Все остальное берите в свои руки. Слетаем, высадим группу и — обратно. Будем готовиться к возвращению на Центральный. Хотите туда вернуться?
— Еще бы, — улыбнулся Грибанов и спросил с заминкой: — А как же с проверкой?
— А чего вас проверять? Вот слетаем, и, надеюсь, достаточно будет для вас и для нас. Только учтите, воздух очень разрежен, с отрывом не торопитесь, работайте управлением поплавнее, особенно при посадке.
— Ясно. Разрешите взлет?
— Давайте. — И Николай достал из портфеля карту и разложил на коленях.
Грибанов, несмотря на волнение и напряженность — от этого полета, понимал он, зависит его дальнейшая летная карьера, — взлетел вполне прилично, а когда вертолет стал набирать высоту и летчик, скосив глаза, заметил, что командир в самом деле занимается картой, всецело положившись на него, повел машину легко и уверенно.
Вертолет набрал заданную высоту и взял курс на восток вдоль неширокой, но быстрой речушки, пробившей себе дорогу в плодородных землях долины, на которой трудолюбивые крестьяне выращивали, несмотря на засуху, по два урожая овощей и бахчевых; кое-где внизу виднелись зеленые квадраты — плантации лука, редьки, помидоров, арбузов и дынь — основных продуктов питания всех представителей восточных народов.
Но вскоре плантации кончились, долина сузилась, и вертолет пошел между высоких, давящих своей монолитностью и мрачностью, гор. Коридор бесконечно менял направление, и горы то сходились почти вплотную, то разбегались в стороны, создавая своеобразные оазисы, привлекающие внимание то густыми кустарниками, то редкими, с кручеными ветвями, деревцами вдоль речки и у подножия.
Машину сильно болтало, но Грибанов умело маневрировал, гася броски и выбирая маршрут над более однообразной местностью.
Пролетали гору Трехгорбая — для лучшей ориентировки Николай каждой, что нависала над речкой, придумал название, — за ней следовала Двугорбая со множеством террас, очень удобных для наблюдения и размещения боевых расчетов на случай военных действий; и Николай дал команду приготовиться к посадке.
— Место выберите сами, исходя из того, что противник уже форсировал реку и находится у подножия, — уточнил он. — Не забывайте о ветре.