Таня напряглась, сообразив, что этим Медузия хотела сообщить ей нечто важное. Не о том ли она говорит, что пытался отнять у нее Агух, а еще до этого шептала дяде Герману во сне отвратительная старуха?
– А что он мне дал? Что? – спросила она.
– А ты не знаешь? – с каким-то особым выражением произнесла Медузия.
– Нет. А вы? Вы знаете? Медузия прищурилась.
– Я догадываюсь, что это может быть, но не знаю, как это может выглядеть, – сказала она и, больше ничего не добавив, вышла из класса, в который как раз заглядывал Баб-Ягун, подавая Тане загадочные знаки.
* * *
Выскочив в коридор, Таня обнаружила, что Баб-Ягун и Ванька Валялкин чем-то сильно взбудоражены.
– Знаешь, что нам только что рассказал Шурасик? Он был в кабинете профессора Клоппа – хотел спросить, можно ли ему сделать семь упражнений вместо одного. И знаешь, кого он видел в кабинете у Клоппа? Огромного стервятника с голой шеей! Клопп называл его Мертвым Грифом! Шурасик, когда его увидел, едва в обморок не грохнулся. Ты же знаешь его обмороки. Он после этих сердечек так расчувствовался, что по три раза на дню в них падает...
Едва они упомянули о птице, Таня сразу вспомнила страшилище, которое, внезапно напав на нее в воздухе, попыталось сбросить ее с контрабаса. А вдруг это и был Мертвый Гриф? Раз он живет у Клоппа, значит, от него и получил тот приказ. В этом случае сомнений нет: Клопп – пособник Чумы-дель-Торт.
– Странная штука! – продолжал рассуждать Ванька. – Клопп! О нем-то мы совсем забыли! Ведь в том разговоре, что я подслушал, Медузия и Зубодериха упоминали только о Поклепе и... Сарданапале. Но ведь Клопп-то тоже может быть пособником Той – Кого-Нет!
– Послушай, а на матче он был? – спросила Таня.
– Не-а, не было. Я точно знаю. Его место было пустым, на него еще Гломов потом пробрался, чтобы лучше видеть, – заявил Ванька Валялкин.
Баб-Ягун и Таня многозначительно переглянулись.
– А ведь кабинет Клоппа совсем близко к кабинету Медузии. В том же коридоре, – как бы невзначай обронил Баб-Ягун.
Больше он ничего не сказал, но и так было ясно, что он имеет в виду. Клоппу ничего не стоило проникнуть в кабинет к Медузии, когда та была на занятиях, и выпустить своего прихвостня Агуха.
– Да, Клопп очень подозрительный. И к тому же он из «темных». С каким удовольствием он сегодня говорил, что у Тибидохса больше нет надежной магической защиты. Я думаю, если бы мы ночью пробрались к нему в кабинет, то многое бы узнали, – сказал Ванька.
– Так за чем дело стало? Наведаемся к Клоппу, или слабо? Но учти, если нас поймают, наверняка будут неприятности. Могут выпереть из «белых» магов и зафутболить в «темные» или вообще лишить волшебных способностей и изгнать из Тибидохса. А, не слабо, желтая майка? – вызывающе глядя на Ваньку, спросил Баб-Ягун.
– Не слабо! Встречаемся в час ночи в гостиной и идем к Клоппу. А до этого времени не попадайся мне на глаза, бабушкин внучек, – сказал Ванька и, повернувшись, ушел – худенький и решительный, в своей латаной-перелатаной майке, которую он все равно упорно предпочитал всем здешним мантиям. Интересно, почему?
Возвращаясь в свою комнату, Таня встретила на полдороге Тарараха. Питекантроп, преподающий ветеринарную магию, шел с небольшой клеткой, в которой сидела невзрачная линяющая белка и держала в лапках золотой орех.
– Во... – сказал Тарарах. – Зуб себе поломала. Грызет че попало. А про нее ведь еще поэт писал... как его... веселый такой, на арапа похож...
– Пушкин, – подсказала Таня.
– Во-во... Он самый, – обрадовался Тарарах. – Лично-то его не знала? Тоже, между прочим, у нас в Тибидохсе гостил. Не, не как ученик, а просто... Сарданапал за ним на ковре летал. Обычно лопухоидов сюда не приглашают, да для него вроде исключение сделали... Он опосля, кажись, про Буян чего-то там сочинил... – Тарарах взгляделся в лицо Тани и энергично потер пятерней лоб. – Эй, че кислая-то такая? Колись!
Таня, не удержавшись, рассказала ему о птице с голой шеей в кабинете Клоппа и о том, что та напала на нее, попытавшись сбросить с контрабаса.
– Нет, Клопп не может быть предателем! Ты это из башки сразу выбрось! Уж больно давно я его знаю. И Сарданапал нормально к нему относится... – категорично заявил Тарарах. – Ну а что Мертвый Гриф у него, это еще доказать надо.
Белка заметалась по клетке. Тарарах просунул толстый палец между прутьями и ободряюще погладил ее.
– И чего это она? Вроде такая спокойная всегда. Видать, зуб болит... Ну, пошел я...
И питекантроп ушел, прижимая к себе клетку.
«Он не верит, что Мертвый Гриф у Клоппа... Ну хорошо, а какую тогда птицу видел Шурасик? Нет, заглянуть к Клоппу все-таки надо», – решила Таня.
Войдя к себе, она обнаружила, что Гробыня по своей привычке валяется на кровати. Рот у нее открыт, и туда прямо из окна, скользя по воздуху, прыгают шоколадные конфеты, которые Гробыня явно ворует у кого-то посредством телекинеза. За те же самые дела она, кстати, и попала на «темное» отделение Тибидохса. Правда, в мире у лопухоидов Гробыню звали как-то иначе, и таскала она не конфеты, а часы и бумажники в метро, но с помощью того же самого фокуса.
Когда Таня вошла, одна из конфет вдруг изменила направление и попыталась врезаться ей в лоб, но, натренированная драконболом, Таня ловко поймала ее и сунула в рот.
– Спасибо, Гробулька! Может, еще одной запустишь? – насмешливо спросила Таня.
Склепова не изменила положения, но ее явно передернуло.
Направившись к своей кровати, Таня обнаружила, что хотя футляр с контрабасом стоит там же, где и прежде, но сдвинут вправо примерно на расстояние спичечного коробка. Взгляд у Тани был наметанный: недаром она долгое время жила рядом с Пипой. Таня открыла футляр, и ее догадка подтвердилась: в ее вещах кто-то рылся. Это было очевидно, хотя тот, кто заглядывал к ней в футляр, изо всех сил старался скрыть это. Но некоторые вещи все равно случайно поменял местами.
– Отвечай! Ты копалась в моих вещах? – строго спросила Таня, нависая над Гробыней.
– Не-а, что мне, делать нечего. Я мусор не собираю, – заявила Склепова, вытирая подушкой шоколадные губы.
– Если не ты, то кто? Сама же знаешь, что в комнату, кроме нас, никто не мог попасть. Здесь стоит ограничивающее заклинание! – не поверила Таня.
Гробыня расхохоталась: