Шибаеву показалось, что женщина покачнулась. Она почти уронила свою тяжелую сумку. Шибаев подхватил и перенес на скамейку.
– Извините, устала как собака, да еще и без обеда, – пробормотала Елена, усаживаясь на скамейку. – И жара сумасшедшая, дышать нечем. Так что же вас интересует? И зачем?
– Вы учились с Людмилой Савенко в одной группе…
– Училась, ну и что? – Она не смотрела ему в лицо. На лбу выступили бисеринки пота.
– Говорят, вы дружили.
– Дружили. Послушайте, а в чем дело? Зачем это вам?
– Людмилу Савенко ищут родственники.
Что-то подсказывало Шибаеву, что она не поверит ему, весь его опыт говорил, что Елена Коваль со своим бледным и невыразительным личиком принадлежит к породе людей, которые никому не верят и постоянно ожидают подвоха – от людей, от судьбы, даже от природы – в виде дождя или града. Но, поверит или не поверит, он собирался придерживаться своей легенды. Вряд ли она станет выводить его на чистую воду.
– Хватились! Ее уже давно здесь нет.
– А где она?
– В Америке! Вышла замуж за американца.
– А когда она уехала?
– В восемьдесят шестом, кажется, или седьмом. Не помню точно.
– Вы с ней переписываетесь? Возможно, у вас есть ее адрес или телефон?
– Нет. Ни адреса, ни телефона у меня нет.
– Вы же дружили!
– Ну и что! – выкрикнула она. – Она уехала, а мы остались. У нее там своя жизнь.
– А с кем она переписывалась?
– Не знаю.
– С кем Людмила еще дружила?
– Со всеми. У нас была дружная группа.
– Вы часто собирались у нее на даче…
– Ну и что? Это преступление?
– Нет, конечно. Вы знакомы с ее мужем? Как его зовут?
– Не знаю, никогда его не видела. Ляля была очень скрытная. Мы до последнего дня ничего не знали.
– А где они познакомились?
– В кафе «Белая сова».
– Я знаю, что девятнадцатого августа восемьдесят шестого года вы собирались на даче Савенко…
– Возможно, не помню. – Елена упорно не смотрела на Шибаева, пальцы ее теребили пуговицу на жакете.
– А спустя несколько дней она забрала документы…
– Ну и что?
– Вы не помните, когда именно?
– Не помню.
– А когда она уехала?
– По-моему, в сентябре. Мы не виделись, она сразу отошла от нас. Да и дружба наша… сами понимаете.
Шибаев ждал.
– Какая между нами могла быть дружба! – Тон у нее сделался раздраженный. – Ляля высокомерная, издеваться любила, отец – генерал, мать – чуть ли не грузинская княжна, а моя мама – медсестра, и отца у меня не было. Из всех девочек она выбрала в подруги меня, я сначала опомниться не могла от радости, гордилась, дуреха, а потом поняла, почему. Я робкая была, неуверенная в себе, вот она и нашла себе… игрушку. На инязе училась городская элита, я туда попала случайно. – Она впервые взглянула ему в глаза, облизнула бледные, без помады, губы. – Понимаете, я была не из их команды. Мама подрабатывала, делала уколы на дому жене проректора и попросила за дочь. Вот меня и взяли. Я помню, как пришла на вступительный экзамен, едва живая от страха, и тут вдруг Ляля, шикарно одетая, самоуверенная, увидела меня и подмигнула – не бойся, мол. А после экзамена позвала в кафе, заказала шампанского, говорит, нужно отметить. С таким размахом, громко, с хохотом, все на нас смотрят, а я сижу, сжалась в комок от неловкости. Такая она была! Брала, что хотела. Вы спрашиваете, почему не писала… Да не нужно ей это, вот и не писала! Отрезала. Это она всегда умела.
– А с кем она встречалась?
Елена пожала плечами.
– Если вы о мальчиках… она многим нравилась, табуном за ней ходили.
– Не подскажете, кто еще был в группе? Мне придется с ними встретиться. И, возможно, с теми, кто был на даче девятнадцатого августа.
– Не помню точно… Кажется, Паша Кухар, потом Ира Рудницкая, Даша Койдан, братья Куртовы… они, правда, с нами не учились, их Даша привела… не помню, кто еще, нас много было… Андрей Иванов, по-моему…
– Интересная девушка эта Ляля Савенко, – заметил между прочим Шибаев.
– Интересная. Знаете, она была всякая. Иногда злая, иногда хоть к ране прикладывай, как будто два разных человека. И американец этот… мы даже не удивились, американец – это как выигрыш в лотерею, и выиграть могла только Ляля, понимаете?
Шибаев кивнул. Они помолчали. Он спросил:
– А вы работаете в школе?
– Я работаю в банке.
Шибаев не сумел скрыть удивления, и она сочла нужным пояснить:
– У меня не было способностей к языкам, это мама все мечтала, что я буду переводчицей, поеду за границу, выйду за принца. Когда я перевелась на экономический, она очень переживала. А мне с цифрами легче.
– А ваша мама…
– Мама умерла шесть лет назад от рака. А до этого долго болела.
– Извините, – пробормотал Шибаев. Она кивнула. – Вы упомянули о вашей соученице Рудницкой… Ирина, кажется? Как ее найти?
– Не знаю. Мы с ней сто лет не виделись. Говорили, она работает в какой-то турфирме.
– А Павел Кухар? Тот самый, что баллотируется в мэры?
– Он самый. Комсомольский вожак, нигде не тонет… – Тон у нее был злой. – Знаете, после отъезда Ляли мы перестали встречаться, нас больше ничто не держало вместе. Паша Кухар бегал за Лялей, без нее ему стало неинтересно. Ира дружила с Дашей, братья Куртовы были ее соседями, они так и держались четверкой. Если они потом и встречались, то без меня. Я доучилась до нового года и перевелась.
– А все остальные закончили иняз?
– Куртовы никогда не учились на нашем факультете, старший, Стас, учился в политехе, а младший, Денька, в летном училище. Кухар… даже не знаю, читала его биографию, сунули ее в почтовый ящик, вроде учился в народно-хозяйственном. Не помню точно. Может, перевелся. А может, у него два диплома, он способный…
Что-то проскользнуло в ее тоне, уже вторично, и не осталось незамеченным Шибаевым. Ему все-таки удалось разговорить ее. Кое-что она ему рассказала. Неохотно и настороженно вначале… Ей действительно легче с цифрами, чем с людьми. И не такие уж они были подруги – дочка бравого генерала и дочка бедной медсестры…
Мать умерла, а перед смертью долго болела. Значит ли это, что Елена Коваль одинока? Он взглянул на ее измученное лицо, синяки под глазами. Работает много? Вкалывает. Похоже, что одинока. Неудачница, которая до сих пор завидует своей подружке Ляле Савенко, блестящей американской невесте. Она им всем завидует…
Он проводил ее до подъезда, передал сумку. И вдруг спросил: