– Как Магда? – спросил Дима, когда они сидели у него в палатке. Магда была сестрой Васи, бывшей монашкой, жили они вместе, и она вела их нехитрое хозяйство после смерти матери.
– Магда? Хорошо.
– А сам?
– Хорошо. А ты?
– Нормально. Воспитываю. – Семьи у Вадима Петровича тоже не было. Так получилось. – Извини, тут у нас сухой закон, так что… – он скользнул быстрым взглядом по лицу Васи.
– Не нужно! – поспешил тот. – Я же понимаю. Ты не думай, я совсем… ни капли! Честное слово!
У Васи иногда случались запои, он напивался до положения риз, что называется, а потом страшно стеснялся, ходил бочком и прятал глаза.
Вася ел хлеб и вареное мясо, прихваченные из кухни. Дима смотрел на друга и думал, что он почти не изменился. То же выражение лица – так выглядит человек, прислушивающийся к голосам внутри себя, – тот же нездешний взгляд и вечная несмываемая краска на руках и под ногтями, только длинные давно не стриженные волосы поредели и плечи опустились. И лицо то же – состарившегося мальчика. И борода у Васи не растет…
– Так останешься? – спросил Вадим, когда друг закончил ужин.
– Не обижайся, Димочка… – Вид у Васи был несчастный.
– Что случилось? Проблемы на работе?
– Нет, на работе все хорошо. Ты…
– Что? Нужна помощь? Деньги? Говори!
– Ничего не нужно. Я… вот! – Он вытащил из кармана потрепанных джинсов сложенный в несколько раз газетный лист, протянул Диме. – Вот!
Тот взял, распрямил, взглянул вопросительно.
– Вот! – Вася ткнул пальцем. – Статья…
– «Шокирующая находка», – прочитал Дима. – Ну и что?
– Ты читай.
Вадим Петрович прочитал статью до конца. Потом еще раз. И только после этого поднял глаза на Васю. Некоторое время они молчали.
– Что же теперь делать, Димочка? – Он смотрел на приятеля затравленным взглядом.
Лицо у Вадима затвердело и казалось высеченным из камня. Хотя куда уж жестче.
– Ничего! – сказал он как припечатал. Аккуратно сложил газетный листок и протянул Васе. – Возьми. Можешь сжечь.
– А что если…
– Ты считаешь себя в чем-то виноватым?
– Не знаю… – прошептал Вася.
– Я знаю! Прекрати панику. Понял? Мы ни в чем не виноваты. Эта газета… грош ей цена. Никто не будет копать, понял? Столько лет прошло…
– А если…
– Нет. Не думай ни о чем.
– Я в церкви свечку поставил…
Дима посмотрел на него долгим взглядом. Отвел глаза и спросил:
– Ты там был?
– Был. Там весь город побывал… Знаешь, сразу все нахлынуло… как будто вчера…
– Вася, слушай меня! – Вадим Петрович смотрел на него в упор. – Забудь. Ничего не было. Ничего не будет. Никто не станет этим заниматься. Поверь, у них есть чем заниматься. Ничего не было. Понял? – Он положил руку на плечо друга, сжал.
– Понял… – Вася смотрел в пол.
– Ты мне веришь? Посмотри мне в глаза!
– Верю… – Вася уставился в страшные глаза Димы. Правое веко у того подергивалось.
– Я тебя когда-нибудь обманывал?
– Нет.
– Завтра об этом никто и не вспомнит. Мало ли печатают ерунды, кому это сейчас интересно.
Он убеждал Васю, что все будет хорошо, никто не станет копать, а в случае чего – не докажут. А сам думал, докажут или нет – неважно! Если поднимется муть, он лишится самого главного. И тогда его жизнь кончится. Ему никогда не было так страшно, как сейчас. Ни в Афганистане, где стреляли и рвались снаряды, ни в госпитале, где он провалялся почти год – тогда он был молодой, верил, что все еще впереди. Он даже не боялся умереть – не верил, что это может случиться. А сейчас он мог потерять все… Все! Громко сказано. Ничего у него нет, кроме работы и этих мальчишек, в которых он вкладывает душу, и отними у него это – и ему не жить.
Они шли через ночной лес. Вася отказался остаться. В три утра шла первая электричка в город. Шли молча, каждый думал о своем. В лесу было тихо и очень темно. Дорожка едва угадывалась, и Вадим Петрович время от времени включал фонарик. Он предложил приятелю отвезти его на машине, но тот не захотел. Ему хотелось довести себя до полного изнеможения, физическая усталость вытравливает дурные беспокойные мысли, и голова становится звонко-легкой. Он сказал, что пойдет один, он никогда не боялся леса, но Дима настоял, и они пошли вместе.
Ночь была прохладная. От нагретой земли поднимался невесомый туман. Светили звезды. Сквозь ветки деревьев казалось, что звезды запутались в гигантском неводе и, если дернуть хорошенько, то можно стряхнуть их вниз. И тогда они посыплются на землю звонкими стеклянными осколками…
– А вы откуда? – спросил сосед справа. – Нас уже спрашивали.
Шибаев в начале своей карьеры стеснялся представляться частным сыщиком, выкручивался, как мог, а потом сообразил, что такая диковинка, как частный сыщик, развязывает людям язык. Каждый чувствует себя с ним на равных, каждый читает детективы и каждому есть что сказать по поводу преступления. Людям хочется поговорить и поделиться своими догадками с профессионалом, не связанным с правоохранительными органами, которых традиционно опасаются.
– Я из частного бюро.
– Частный сыщик? – обрадовался сосед, радушно протягивая руку.
Был это небольшого росточка человек в шортах и майке. На незначительном носу сидели внушительных размеров очки с толстыми линзами.
Они обменялись рукопожатием. Радость соседа казалась неподдельной, в нем чувствовался любитель детективного чтива.
– Михаил Спивак, – представился он. – Можно Миша.
– Александр Шибаев. Вы, наверное, уже догадываетесь…
– Господи, конечно! – всплеснул тот руками. – Это из-за скелета! Мы уже тут и так, и этак, разговоры всякие, домыслы, перебрали всех, кто тут раньше жил. Здесь когда-то был кооператив для военных, а эта дача числилась за генералом Савенко, Иваном Ильичом. Ой, да что ж это мы стоим? Заходите, садитесь. Сейчас я быстренько соображу!
– Не нужно… – начал было Шибаев, но Миша его не слушал и летел к дому.
Вернулся он минут через десять с бутылкой, стаканами, тарелками в обеих руках и полиэтиленовым мешком, который держал в зубах. Обрушил все на стол, развернул мешок, достал нарезанное сало и хлеб, споро разложил. Метнулся к грядкам, надергал петрушки и укропу, сунул под кран. Потом откупорил бутылку водки, разлил.
– Чтоб такое больше никогда не повторилось!
Шибаеву показалось, что Миша собирается выпить стоя. Но тот остался сидеть. Они выпили. Спивак крякнул. Некоторое время они сосредоточенно жевали. Потом Миша покивал головой и сказал: