– Понимаю. Но здесь опасно. По-настоящему опасно. – Он открыл дверь в холл, пропустил ее вперед, вежливо дождался, пока она сядет в кресло, и уселся напротив.
– Ладно, – решила Лина. – Подождем до завтра, там видно будет.
Что он станет делать, когда она уедет? Он же тут от тоски помрет.
– Ты Тамару давно знаешь? – все-таки полюбопытствовал он. Что-то в подругах его смущало, очень уж они были разные, бойкая Тамара и немногословная Лина.
– Давно, – улыбнулась Лина. – Всю жизнь. Мы росли вместе.
– И… с Костей тоже? – Он чувствовал – с этим парнем ее что-то связывало помимо детской дружбы, был не уверен, хочется ли ему знать, что именно.
– Да. И с Костей тоже. У меня здесь осталось два по-настоящему близких человека, – призналась Лина. – Николай Иванович, это наш сосед, они с бабушкой очень дружили. И Антонина Ивановна. Бабушка с ней работала вместе. В библиотеке.
Она осторожно на него покосилась, Павел слушал внимательно. Стас терпеть не мог, когда она начинала рассказывать про бабушку, про ее соседей и подруг. У него сразу становился отсутствующий взгляд, и Лина замолкала.
– Бабушка давно умерла?
– Давно. Восьмой год. Ничем не болела, а… умерла.
– Сердце?
– Угу, – кивнула Лина и задумалась. – И фотоаппарат пропал…
– Какой фотоаппарат?
– Мой. Я привезла его и забыла здесь. Теперь найти не могу. Никогда ничего не пропадало, а его найти не могу.
– Дорогой? – Он видел, что пропажа фотоаппарата ее отчего-то очень волнует.
– Не в этом дело. Просто… странно это. Родители тут и ноутбук оставляют, и все, и никогда ничего не пропадало.
– Там что, снимки ценные?
– Пожалуй, да, – решила Лина. – Ценные. Там наши с бабушкой последние фотографии.
– Может, найдется еще, – утешил ее Тропинин.
Она сидела совсем рядом и поглядывала на него иногда, как это принято при обычном разговоре, но сейчас ее глаза не казались такими ослепительно синими, скорее, серыми, и ему очень хотелось близко в них заглянуть и вновь увидеть небывалую синеву.
У окна пришлось просидеть недолго, часа два. Устроился Филин удобно, развалился на мягком бабкином стуле, вытянул ноги. Еще бы наушники в уши, и не работа была бы, а настоящий отдых, но наушников он позволить себе не мог, музыка его отвлекала. Все произошло, как он и предполагал: мужик с хвостиком пробежал по двору, открылись ворота, почти сразу во двор въехали пыльные «Жигули», и больше Филин не увидел ничего. Там, во дворе кирпичного особняка, были не дураки, под случайный выстрел не подставились.
Впрочем, стрелять сейчас Филину было не из чего, винтовку он держал в надежном месте, не здесь и не в машине. Можно уходить, теперь он знает, что «объект» прибыл, но Филин медлил, разглядывал дом напротив и не сразу себе признался, что надеется увидеть Томку.
Казалось бы, все должно быть как раз наоборот, ничего, кроме злости, темноглазая Тамара не могла у него вызывать, все-таки провела его как пацаненка, а вызывала совсем другое, неуместное чувство.
Чем яснее Филин понимал, что его по-глупому тянет к Тамаре, тем больше злился на ту, другую бабу. Подружку. Как будто подружка была виновата во всей этой нелепой ситуации.
Филин спустился в зеленый дворик, подмигнул хозяйке, копошащейся под окнами с какими-то цветочками, вышел кривыми улочками к речке, посидел на берегу. К вечеру от воды потянуло свежестью, терпко пахла трава, он уже забыл, как хорошо пахнет русское разнотравье. Он давно отдыхал только за границей, и не потому, что ему это очень нравилось, просто ему было все равно, где изнывать от безделья, а купить путевку за границу было проще всего.
Бабу для отдыха Филин присматривал незадолго до поездки. Требования у него были нехитрые: чтобы не уродина и не ослепительная красавица, чтобы умом не блистала и не видела в нем своего единственного. Совсем некрасивых девок Филин не любил, он их и за баб-то не считал, а настоящие красавицы привлекают всеобщее внимание, ни к чему ему это. Второе условие он соблюдал исходя из требований безопасности: умная женщина могла заметить что-то совсем ей не предназначающееся и создать ему дополнительные трудности. Третье же условие, вообще говоря, являлось необязательным – по доброте душевной не хотел Филин, чтобы девка к нему привязалась и переживала попусту, потому бабы эти и были одноразовые, никаких долгих отношений он не хотел и не мог себе позволить.
Филин посмотрел на часы, пружинисто встал и с удовольствием пошел по берегу, чувствуя себя в отличной форме. Еще оставалось время, он вернулся в город, поужинал в приглянувшемся ресторанчике, придирчиво изучая меню, пошутил с шустрой официанткой.
К дому Серебрякова Николая Ивановича, семидесяти четырех лет, владельца семилетней «Нивы» и знакомого Томкиной подружки, Филин подошел, когда совсем стемнело. Пошаркал ногами, стоя у забора, тихо кашлянул, опасался, что у старика есть собака. Тишину ничто не нарушило, окна дома мирно чернели. Филин выждал пятнадцать минут и легко перемахнул через забор.
К вечеру Влад привез из питомника двух здоровенных ротвейлеров и парня-кинолога. Кинолог что-то пошептал собакам, договорился с Сергеем, что заберет их утром часов в семь, и отбыл. Почти сразу ушел и Влад. Мог бы и остаться, они собирались ночью дежурить по очереди, но Влад отоспаться перед ночным дежурством предпочитал дома.
Ротвейлеры – красота и мощь, живые танки, лениво бродили по двору. Тамара, свернувшись калачиком на одном из диванов, играла в какую-то компьютерную игру на его ноутбуке, старалась быть незаметной, но мешала ему ужасно. Сергей давно привык жить один и в присутствии чужого человека чувствовал себя некомфортно. К тому же он не забывал, что она рисковала ради него жизнью в буквальном смысле слова, и очень стыдился собственного дискомфорта.
Ему пришлось сделать много звонков, кого-то предупредить, кого-то проинструктировать, и на какое-то время он о Тамаре почти забыл. Сергею уже давно казалось, что беспросветный ужас девяностых остался в далеком прошлом, что сейчас все «вопросы» решаются более-менее цивилизованно. Без киллеров, во всяком случае. Раньше он истово спорил об этом с Полиной Васильевной. Та утверждала, что беззаконие ничего, кроме беззакония, породить не может, и что без кардинальной смены власти нормальной жизни в стране не будет. А он возмущался непрошибаемой упертостью соседки, он и тогда и еще вчера был уверен, что жизнь, пусть худо-бедно, но нормализуется.
Права оказалась Полина Васильевна, жаль, что он не может ей об этом сказать.
Тамара тихонько прошла на кухню, пошуршала, чем-то постукала.
– Сережа, – негромко крикнула она. – Иди ужинать.
Ужин она соорудила какой смогла. Получилось неплохо. Пельмени не сварила, а обжарила до красивой корочки. Аккуратно уложила фаршированные красной икрой яйца, повезло, что в холодильнике отыскалась банка с икрой. И стол сервировала красиво, отыскала среди разномастных тарелок одинаковые.