– Привет, – сказал я.
Новое слово, изобретенное совсем недавно.
Мне ответила Лиля Хос. Ее голос, ее акцент, ее дикция.
– Значит, ты решил объявить войну. Очевидно, ты не соблюдаешь никаких правил.
– Кто ты такая? – спросил я.
– Ты узнаешь.
– Я хочу знать сейчас.
– Я – твой худший кошмар. И началось это два часа назад. К тому же у тебя есть то, что принадлежит мне.
– Ну, так приходи и забери. А еще лучше, пришли парочку своих парней, других. Мне нужно еще немного размяться.
– Сегодня тебе повезло, вот и все.
– Мне всегда везет, – заявил я.
– Где ты находишься?
– Возле твоего дома.
Последовала пауза.
– Нет, ты врешь.
– Верно, – сказал я. – Но ты только что подтвердила, что живешь в доме. И сейчас стоишь возле окна. Спасибо за информацию.
– Где ты на самом деле?
– На Федерал-Плаза. В ФБР.
– Не верю.
– Тебе решать.
– Скажи мне, где ты находишься.
– Рядом с тобой. На углу Третьей авеню и Пятьдесят шестой улицы.
Она собралась ответить, но почти сразу опомнилась. Однако она успела произнести на выдохе звук «э». Словно собиралась с усмешкой сказать: «Это совсем не так уж и близко».
Значит, она не рядом с Третьей авеню или Пятьдесят шестой улицей.
– Последний шанс, – сказала она. – Я желаю получить свою собственность. – Ее голос смягчился. – Если хочешь, мы можем договориться. Оставь этот предмет в безопасном месте и скажи, где оно находится. Я попрошу, чтобы его мне привезли. Нам не нужно встречаться. Тебе даже заплатят.
– Я не ищу работу.
– А ты ищешь возможность остаться в живых?
– Я тебя не боюсь, Лиля.
– Так говорил Питер Молина.
– И где он теперь?
– Он у нас.
– Живой?
– Приходи – и узнаешь.
– Он оставил сообщение своему тренеру.
– Или я воспроизвела запись, которую он сделал, пока был жив. Может быть, он сказал мне, что его тренер никогда не отвечает на телефонные звонки в обеденное время. Может быть, он мне очень многое рассказал. Может быть, я его заставила.
– Где ты, Лиля?
– Я не могу ответить на твой вопрос. Но могу послать за тобой людей.
В сотне футов я заметил патрульную машину, которая медленно ехала по Четырнадцатой улице. В окне возникали розовые вспышки, когда водитель поворачивал голову направо и налево.
– Как давно ты знакома с Питером Молиной?
– С того момента, как подцепила его в баре.
– Он еще жив?
– Приходи – и узнаешь.
– Твое время истекает, Лиля. Ты убила четверых американцев в Нью-Йорке. Никто не станет игнорировать этот факт.
– Я никого не убивала.
– Это сделали твои люди.
– Они уже покинули страну. Мы в полной безопасности.
– «Мы»?
– Ты задаешь слишком много вопросов.
– Если твои люди выполняют твои приказы, то ты уязвима. Это преступный сговор.
– Америка – страна судов и законов. Никаких улик не существует.
– Как насчет машины?
– Ее больше нет.
– Но тебе следует опасаться меня, Лиля. Я тебя найду.
– Очень на это надеюсь.
Патрульная машина, находившаяся в сотне футов, почти совсем остановилась.
– Приходи на встречу со мной. Или возвращайся домой. Одно или другое. В любом случае ты потерпела здесь поражение.
– Мы никогда не сдаемся.
– Кто это «мы»?
Ответа не последовало. Она повесила трубку. Ничего, лишь молчание на пустой линии.
Патрульная машина остановилась в сотне футов от меня.
Я закрыл и засунул в карман сотовый телефон.
Двое полицейских вышли из машины и зашагали к площади.
Я остался на прежнем месте, понимая, что если встану и побегу, это вызовет подозрения. Лучше спокойно сидеть. Я был не один в парке, здесь находилось человек сорок. Складывалось впечатление, что кое-кто жил тут постоянно. Другие забрели случайно. Нью-Йорк – большой город, пять округов. Путь домой долог, люди часто присаживаются отдохнуть.
Полицейские посветили фонариком в лицо спящему парню.
Двинулись дальше, проверили следующего.
Потом еще одного.
Паршивое дело.
Совсем паршивое.
Но к такому выводу пришел не только я. Тут и там со скамеек начали подниматься и разбредаться в разные стороны люди. Может быть, они были в розыске или дилерами с наркотиками в рюкзаках, угрюмые одиночки, не желающие ни с кем вступать в контакт, беспомощные психи, опасающиеся системы.
Два копа, акр парка, около тридцати человек продолжали сидеть на скамейках, десяток пытались скрыться.
Я наблюдал.
Полицейские приближались. Лучи их фонариков перемещались в ночной темноте, длинные тени метались по земле. Они проверили четвертого парня, потом пятого и шестого. Еще несколько человек поднялись на ноги. Некоторые зашагали прочь, другие просто переходили от одной скамейки к другой. Площадь наполнилась тенями – подвижными и застывшими. Непрерывное медленное движение. Усталый, ленивый танец.
Я наблюдал.
В движениях копов появилась неуверенность. С тем же успехом можно пасти кошек. Они направлялись к сидящим на скамейках людям, потом отворачивались и наводили лучи фонариков на тех, кто уходил. И продолжали идти дальше, снова останавливались, сворачивали, никакой системы, случайное движение. И все же они приближались. До меня оставалось десять ярдов.
И тут им надоело.
Описав фонариками последний круг, они повернулись и пошли обратно к машине. Я смотрел, как они уезжают. Я остался сидеть на скамейке и задумался о чипах джи-пи-эс в сотовых телефонах, лежавших у меня в карманах. Часть моего сознания утверждала, что Лиля Хос не может иметь доступа к следящим спутникам. Однако другая часть сосредоточилась на ее словах: «Мы никогда не сдаемся». А «мы» – это большое слово. Только две буквы, но какое огромное значение. Может быть, плохие парни из Восточного блока захватили не только контракты на нефть и газ. Возможно, они овладели и другими элементами инфраструктуры. Старая советская разведывательная машина должна была перейти к кому-то. Я думал о лэптопах, широкополосных передатчиках и всех видах новых технологий, в которых не слишком хорошо разбирался.