Среда, 1 сентября 2004
Отделение гастроэнтерологии, третья неделя практики
Последним в то утро осматривали семидесятипятилетнего венгра. Его жена крутилась возле койки, угрожающе трясла в сторону медиков высоким начесом. Мистер Щатмары ждал операции и занимал койку вот уже полтора дня — невиданная щедрость в наши дни строго контролируемой медицинской помощи. Ректальный пролапс и омерзительный нрав уже стяжали ему прозвище «Задница от чьей задницы отвалилась задница».
Они вошли к нему в палату с простой и ясной целью: подписать согласие на операцию. Вместо этого им пришлось выдержать сражение с миссис Щатмары, не соглашавшейся оставить мужа без завтрака.
— Я носить! — возмущалась она, размахивая пластиковым контейнером, где тесно лежали пирожки с лекваром. [11]
— Вы хорошая жена, — похвалил ее Иокогава, — но ему сейчас нельзя.
— Он не едал! — настаивала она, пытаясь выхватить контейнер, который Джона поспешно вынес в коридор и передал удивленному уборщику.
Вернувшись, Джона дослушал монолог Гиллерса, интерна: мол, хоть мистер Щатмары и голоден, придется ему нынче утром попоститься.
— Ему можно попить, если хочется, — продолжал Гиллерс, — но есть нельзя.
— Можно вода?
— Да, вода хорошо.
— Чай?
— Э… ну, было бы лучше, мэм, если бы…
— Сок?
Лайза, багровея, грызла свой кулак.
— Можно погрызть кусочки льда, — сказал Иокогава.
Миссис Щатмары осенило:
— Маленкый тоост?
— Нет, мэм, тост нельзя.
— Почему нет?
— Тост не жидкий.
— Hajna, Hajna, — сказал мистер Щатмары. — Maradj cs… ndben…
— Мой муж говори, он голодный.
— Давайте подпишем согласие на операцию, — предложил Иокогава.
И эта процедура заняла времени больше обычного. Миссис Щатмары переводила, редактировала, цензурировала, перебивала врачей вопросами. Почему его будут усыплять? Это опасно? Операция необходима? Где они учились? Женаты ли они? У нее часто голова болит, что ей принимать, пусть посоветуют.
Иокогава сказал:
— Мы пришьем прямую кишку к анусу.
— Иену?
— Анус.
— Что такое иена? — Она говорила с придыханием, «хиена», и Джоне представилось, как хирург пришивает к прямой кишке мистера Щатмары дикого пса.
— Угу, угу, — забормотал Иокогава, беспомощно оглядываясь.
— Я не знаю, что такое иена. — Она обернулась к мужу: — Иена?
Джона видел: он тут лучше всех справляется. Хамерман спрятал лицо в подмышку. Гиллерс того гляди сам себе вмажет в рожу. Лайза Лару раскашлялась и выбежала из палаты.
— Анус, — заговорил Нелгрейв, — это отверстие в нижнем конце алиментарного канала, открывающееся во время акта дефекации, а в остальное время закрытое. Ректальный пролапс, в отличие от пролапса слизистой, подразумевает…
Пронзительно заверещал слуховой аппарат миссис Щатмары, все так и подпрыгнули. Муж ухватил ее за плечо, указал на ее ухо. Она выключила аппарат и со слезливой яростью набросилась на супруга.
Иокогава, изнемогая, воззвал:
— Миссис Щатмары!
— Ему надо иену?
— Непременно.
Она передала эти сведения мужу, тот пробурчал что-то в знак согласия, слабо пожал хирургу руку.
— Господи боже! — вздохнул Гиллерс.
Нелгрейв и это занес в протокол.
Вик сказал:
— Моя подружка велела мне позвонить.
Викрам Рах, уроженец Бруклина (Массачусетс), был лаконичен, сдержан, рационален — отменные качества для будущего травматолога. Он дважды выигрывал открытый чемпионат по теннису Новой Англии среди юниоров и в анатомичке впервые появился в спортивной куртке с эмблемой клуба и вышитым под ней прозвищем: «Бостонский брамин».
У нас тут трупешник на двоих — хладнокровно приподняв простыню.
За два года Джона привык к его покровительственной манере. На практических занятиях лучшего напарника нельзя и желать: надежный, эрудированный, всегда позволит товарищам заработать очки, даже если никто кроме него не готовился. Отличный противовес Лансу: рядом с Виком даже Джона чувствовал себя отвязным.
Его подружка работала консультантом по управлению и в будние дни разъезжала из города в город. Джона, переписывавший в тот момент индекс лимфоцитов у Понтебассо Сальваторе, не мог даже сообразить, где она сейчас находится.
— В Омахе.
— А что там, в Омахе?
— Ничего, — сказал Вик. — Потому-то им и нужен консультант.
Они собирались кататься на лыжах. Дина отыскала хижину в Вермонте на первую неделю каникул по выгоднейшей цене. Вик хотел позвонить еще кое-кому из товарищей — Оливии и Джереми, Гарольду с Анитой. Классно будет.
Джона поблагодарил и отказался:
— Я занят.
— Уезжаешь?
— Остаюсь с Ханной.
— Хмм. — Непривычному человеку этот звук показался бы равнодушным, но Джона знал, что ему выражено сочувствие. Вик, как всегда, тут же изящно сменил тему: — Цветы получил?
— Да, спасибо.
— На здоровье. И усвой урок. Как тебе хирургия?
Джона выдал пятиминутный обзор, постаравшись снабдить Вика подсказками — его черед в Святой Агги наступит весной.
— Всегда носи при себе карту. Если тебе что-то поручат, скажешь: «Само собой, вот только карту заполню».
— Клево.
— Выработай деловую походку. Ну сам знаешь. Думаю, в вашем отделении то же самое.
— В общем, да.
Рассказать ему про Ив Жжонс? Джона еще никому не рассказывал. Прошло уже четыре дня, девушка не возвращалась, его подозрения вроде бы подтвердились: что было, то было, одним разом все исчерпывается. Но даже сейчас, когда он в нерешительности двигал челюстью, он ощутил тот жар, что воспламенила в нем Ив, — одну короткую искру, словно вспыхнула спичка и тут же сгорела, дав огонек поярче перед концом своей до ужаса краткой жизни.
Он сказал:
— Спасибо Дине, что вспомнила обо мне.
— Передам.
Десять минут спустя медсестра ткнула Джону в предплечье:
— Вас ищет какой-то парень. — Кивком она указала в сторону лифта, где торчал плотного сложения мужчина в шортах с лиловой сумкой курьера.