Выходные он провел, как в осаде: заказывал еду из китайского ресторанчика, деньги оставлял в приклеенном к двери конверте с письменными инструкциями: повесьте пакет на ручку и убирайтесь. Тем не менее курьеры упорно звонили в дверной звонок:
Вам надо чек.
Оставьте в пакете.
О’кей, мистер.
Он ждал под дверью, ждал, пока наступит тишина, какой не бывает в этом городе. Ждал, понимая, что еда остывает, подливка затекает под «цыпленка Генерала Гао» и превращается в желе, панировка отшелушивается, как старая мозоль. Наплевать. Джона ждал, покуда голод и стыд не брали верх, — тогда он поспешно отпирал замки, снимал цепочку.
Каждый раз, когда звонил мобильный — все чаще, все настойчивее, — страх штырем пронзал шею.
НОМЕР НЕ ОПРЕДЕЛЕН
Он позвонил оператору узнать, нельзя ли заблокировать номер. Где-то в Бангалоре отозвался вежливый голос: чтобы заблокировать, нужно знать номер.
Он решил проблему, вынув из телефона аккумулятор.
В субботу он позвонил управляющему дома, воинственному славянину со слезящимися глазами и Ниагарой в носоглотке, признался, что потерял бумажник и ключи. Да, наверное, нужно поменять замок на подъезде. Да, он все оплатит, и да, ему жаль. Гезундхайт, мистер Ранджейович. И нет, такое безобразие никогда больше не повторится. Да, черт тебя побери, Штайнбреннер, уж никак не раньше будущего года.
Слесарь мистера Ранджейовича брал за работу на тридцать процентов дороже, чем тот, который менял замки в квартире. Еще и ключи для всех жильцов. Джону расходы не смущали, за последние шесть месяцев скопились излишки: на третьем курсе минуты свободной нет потратить деньги. Кстати, не установить ли заодно сигнализацию?
Он твердил себе: это всего лишь разумные меры предосторожности. Сберечь время и нервы. К тому же на Манхэттене не просто разумно, а даже престижно ограждать себя — люди за приватность большие бабки платят. А уж куда приватнее, куда престижнее, чем вообще не выходить из квартиры?
Ланс, несколько удивленный внезапным приступом агорафобии у соседа, но — это же Ланс! — принимающий любые человеческие странности без вопросов, в знак солидарности сидел взаперти вместе с ним. Они валяли дурака в гостиной, играли в видеоигру: бродяги, не имевшие даже рубашки, пытались сделаться крутыми парнягами, а че. Вечер воскресенья.
— Эта игра укрепляет моральный кодекс.
— Точно.
— Кем бы из великих преступников ты хотел стать, будь у тебя выбор?
— Аль Капоне.
— Я так и знал. — Ланс судорожно задергал джойстиком. — Нет! Нет! Нееееет!
Его персонаж проглотил ручную гранату.
— А ты?
— Я — Э. Нигма. Величайший криминальный ум нашей эпохи. — Ланс оживил свой аватар. — Черт, снова-здорово. Базуку добывать.
Сорок восемь часов заточения — и Джона чуть не рехнулся. Он сам уже персонаж видеоигры: бездействие уничтожает его, возвращает к началу, все тот же глупый разговор, все те же шутки. В доме пахло, как в психиатрическом отделении, атмосфера сгущалась, они дышали не воздухом — похлебкой.
— Мы живем в субмарине, — заметил Джона.
— В желтой субмарине?
— В дерьмо-коричневой депрессняковой субмарине.
— Тебе понадобятся припасы, — заметил Ланс.
Джона взял с него слово: оглядеться по сторонам, прежде чем войти в подъезд.
— Как скажешь, чувак.
— Это важно.
— Притащу побольше, чтоб ты продержался до моего приезда.
Джона сморгнул:
— Уезжаешь?
— Повидаться с графом. Ты пооомнишь?
Нет, он не помнил.
— Еще ж с лета запланировано. Чувак, ты что, расстроился? Будешь скучать без меня, а? Не парься, я тебе напишу.
Ланс приволок из магазина арахисовое масло, хлеб, яблоки.
— Никого не видел?
— Горизонт чист.
Джона кивнул. Пока Ланс ходил, он вставил в телефон батарейку и обнаружил 47 ПРОПУЩЕННЫХ ВЫЗОВОВ.
— Как думаешь, плавки понадобятся? У графа точно есть в доме бассейн. Глянь, что он мне прислал. — Ланс прервал сборы, порылся в сумке и отыскал коробочку для ювелирных изделий. Внутри сверкали матовым золотом и мелкими рубинами запонки. — Дело серьезное, надо правильно разыграть свою партию. Денежный мешок. Мама хочет, чтоб мы с ним подружились. Сказала мне — она думает, это и есть Номер Первый. Поверь мне, я поначалу тоже отнесся скептически. По-любому он не номер первый, а как минимум седьмой. У моей мамы, по-моему, и первой любви не было. Она уже в утробе матери крутила. Со сперматозоидами.
— Спасибо за подробности.
— Либо я должен смириться с тем, что моя мать законченная потаскуха, либо стану возмущаться по этому поводу, и это лишь усугубит наш разлад. — Ланс свернул и запихал в сумку мятые треники. — Она говорит, граф большой знаток гидропоники.
— Славно, что у вас имеются общие интересы, — сказал Джона.
— Ботанические наклонности. Если семья курит вместе, она пребудет едина.
— Не рифмуется.
— Это правда, а не детский стишок, чувак. Нечего правду рифмовать. — Ланс положил фотоаппарат в мягкий чехол, задумчиво намотал на руку шнур. — Скоро откроют тот гормон, который отвечает за влюбленность. Витамин L. И мир, каким мы его знали, рухнет. А может, уже открыли?
— Алкоголь. Не бывает некрасивых девчонок…
Ланс засмеялся. Взвесил на руке багаж, решил, что дотащит.
— Ты тут выживешь без меня?
Джона кивнул.
— Не хотелось бы, чтоб тебя тут без меня инфаркт хватил. Ну а если станет скучно, у меня под кроватью найдешь всякие развлекухи для взрослых мальчиков. Выбор небольшой, но самый изысканный. Знаешь — там, где настоящие фильмы. Окультуривайся, ни в чем себе не отказывай.
Его рейс отбывал в девять из аэропорта Кеннеди. Впервые за все время их совместной жизни Ланс отправился в постель первым. Джона бессонно торчал у окна, созерцая музей человеческих слабостей. Дождь, дождь, в асфальт как в зеркало глядись.
Понедельник, 22 ноября 2004
Психиатрическое отделение, третья неделя практики
Утром он выскочил из дома второпях. Выбрал окольный путь к метро, купил первых попавшихся снеков, пересек 14-ю.
Куда бы ты ни пошел, я — камни у тебя под ногами.
Рысцой пробежал Стай-Таун, по-заячьи свернул, путая следы, спустился в метро, прошел мимо русской «бабушки», которая брела бог ведает куда, прижимая к груди заламинированный портрет бородача в рясе.