Она сказала: О моей маме.
Оба притихли.
Он спросил: Ты замуж собираешься?
Она кивнула.
Он сказал: Так что?
Здесь так красиво, сказала она. Спасибо, что привез меня сюда.
Он улыбнулся: Твоя затея.
Она улыбнулась ему, и это, видимо, было ответом на его вопрос. Она сказала: Знаю.
Перед их глазами медленно смещались небеса.
Люди говорят, несчастных случаев не бывает, все навлекаешь на себя сам. Восхвалим свои ноги за высокий прыжок, свалим на ободранные коленки вину за то, что так быстро вращается Земля.
Воскресенье, 19 декабря 2004
Под конец первого полного дня на дежурстве одиночество начало сказываться. Сколько можно таращиться в телевизор, читать, смотреть на Ханну. Снег огромными мягкими хлопьями завалил наружные подоконники, в доме в полдень стемнело, а вскоре после полудня стал уходить и тот скудный свет, что еще просачивался в окна. Отопление работало кое-как, Джона не снимал толстые носки и свитер, Ханна куталась в одеяло, как супергерой в свой плащ.
Кошка потрогала Джону лапой за ногу, просясь на улицу.
Воздух аж звенит.
На миг ему стало жаль Джорджа, как мог он в чем-то отказывать бедолаге. Хоть в чем-то. Разве это жизнь. Но тут же он напомнил себе, что Джордж сам выбрал такую жизнь, отказавшись поместить Ханну в лечебное заведение. Он мог бросить выпивку, бегать трусцой, сесть на вегетарианскую диету. Его манера спать до полудня, запускать себя — все это проявилось раньше, уже после смерти Венди.
Ханна стеснялась отца. На выходные, на летние каникулы она неизменно приезжала в Скарсдейл, сколько бы Джона ни предлагал сам к ней приехать. Сяду на «Хатч», и через час я у тебя.
Нет, папочка нездоров.
Конечно, когда она сама заболела, ей стало все равно. Одна из странностей шизофрении — нормальное самоощущение вытесняется иррациональным. Весь мир против тебя, потому что ты такая важная шишка, а не потому что вышел голым на улицу.
К пяти часам Джона уже не знал, куда себя девать. С утра прошла бездна времени. Чтобы хоть голос свой услышать, он начал звонить по телефону. В первую очередь матери — и зря.
— Я сейчас же приеду, — заявила она, стоило Джоне признаться, что он уже сутки напролет питается яйцами. — Свожу вас обоих поужинать.
— Все в порядке, мама. Я уж лучше тут сам.
— Ты только что жаловался на одиночество.
— Для того и звоню, — сказал он. — Чтобы пожаловаться.
— Приехала бы, жаловался бы мне живьем, а не по телефону.
Он кое-как распрощался и позвонил Лансу. Тот гостил у матери в Амагансетте.
— На мне рубашка за девяносто девять долларов.
— Рад за тебя, — рассмеялся Джона.
— Это не моя, — пояснил Ланс. — Все мои вещи остались у нас в квартире, теперь я все беру у графа. Он задаривает меня, словно мне шесть лет. Он травку мне покупает — как думаешь, это очень странно?
— Не страннее всего, что с тобой обычно случается.
— Я так догадываюсь, — продолжал Ланс, — что он из тех парней, кто в восьмидесятые сильно баловался коксом. Носовая перегородка расплавилась, все дела. Во всяком случае, нос ему точно пластический хирург поправлял.
— Твоя мать, должно быть, на седьмом небе.
— Чувак, мне кажется, он вот-вот сделает предложение.
— Да ты шутишь!
— У меня предчувствие. У мамы уже палец дергается, вроде как нужно его придержать перстнем, да потяжелее.
— Поздравляю.
— Представляешь меня в роли дружки жениха, на хрен? И заметь себе, он привез с собой личного повара. Сегодня у нас официальный ужин, во фраках, с официантами. И так будет каждый вечер, всю неделю. Мама созвала всех своих подруг. Честное слово, настоящие вампирши, чувак. Только о деньгах и думают, противно, правда, тачки у них — зашибись. Все до единой риелторши, кроме самой старой маминой подруги, та ведет гендерные исследования в колледже Сары Лоренс и с детства приучает сына носить стринги. Бедный дурачок. А ее подружка — продюсер. Попытаюсь всучить ей мою самоменталистику, часть первую и вторую.
— Удачи.
— Спасибо. Как известно, я веду борьбу за прогресс с 1977 года. Как тебе живется отшельником?
— Неплохо.
— Славно. Когда можно будет вернуться в квартиру?
— Не знаю.
— Ты же поговорил с копами.
— И они поговорили с Ив.
— И что?
— Они не станут ее… По правде говоря, не знаю, что для этого нужно. Чтобы она сперва убила меня, наверное.
— Не смешно. Сейчас ты в безопасности?
— Она не сумеет прознать, где я, — сказал Джона. — Еще в городе человека выследить можно. Здесь — ну как?
— Надеюсь, ты прав.
— Да, — без особой уверенности подтвердил Джона. — После каникул вернемся. Поставим еще замок.
Он позвонил сестре, позвонил Вику, но тот не ответил. Наверное, они с Диной забрались высоко в горы и многие мили сосен блокируют сигнал. Джона оставил сообщение на голосовой почте, пожелал ребятам хорошо провести время.
Дом совсем затих. Он казался очень большим и в то же время словно съежился.
Джона проверил, как там Ханна. Она сидела перед телевизором и что-то напевала. Накручивала волосы на палец, обдирала заусенцы и не откликнулась, даже когда он позвал ее по имени.
Около восьми Джона выглянул за дверь. Их дом — единственный такой темный на всей улице. Все фонарики на подъездной дорожке перегорели, праздничную гирлянду не вывешивали. А вот домик напротив — загляденье, фронтон ярко освещен, на лужайке пляшет Санта. Дрожа в ознобе, Джона пересчитывал звезды, пытался напеть колядки, слова которых забыл, слушал, как ухают совы.
Только он немного успокоился, как вдруг раздался сильный грохот, и Джона опрометью кинулся в дом. Кое-как справился с паникой, выглянул в глазок.
Пусто.
Он приволок толстый стеклянный подсвечник. Открыл дверь и вышел на крыльцо. Ветер бросил тяжелую охапку снега на скелет живой изгороди. Кусты оседали и с треском ломались. Идиот, строго сказал себе Джона и вернулся в дом.
Понедельник, 20 декабря 2004
— Долго разговаривать не могу, — предупредил Джордж. — Четыре доллара минута. Все в порядке?
— У нас все о’кей, — сказал Джона. — Скучновато, но…
— Погоди.
Трубку отложили в сторону, послышался женский смех. Прекрати, сказала женщина. Джона расхаживал взад-вперед по комнате, пробежался пальцами по крышке пианино, превращенного в склад нечитаемых книг. Он же переживал насчет лишних расходов, этот Джордж, а теперь щекочет эту женщину, уже на восемь долларов нащекотал.