— Проследи, чтобы все наиболее ценное отвезли ко мне на виллу — золото, драгоценности… Потом выставь стражу вокруг склада. Позовешь меня, когда прибудут носилки.
— Здоров ли твой отец? — спросил Аллаэддин.
— Здоров! И все здоровы, хвала Аллаху! Инига объявила, что собирается замуж, но подробностей я не успел узнать. Просто не было времени… О Аллах.., неужели же девочка уже выросла?
Аллаэддин хмыкнул:
— Да, и мне кажется, словно еще вчера она была малышкой с двумя золотистыми хвостиками и умоляла нас взять ее с собой в море! Помню, как носил ее на плече… А кто этот счастливчик? Твой отец очень богат, и наверняка сам сделал выбор.
— Отец предоставил ей самой это право, — отвечал Карим. — Инига у нас младшенькая, к тому же единственная дочь в семье, и всеобщая любимица. Никто из нас не желал бы видеть девочку несчастной. Ей просто повезло? — он хлопнул друга по спине, — А ты прекрасно справляешься с разгрузкой.
Войдя в каюту, он показал свою покупку Зейнаб и Оме.
— Это и есть дыня. Специально купил для вас на обратном пути. — Он положил дыню на стол и, вынув из , южен кинжал, принялся разрезать ее. Вручив каждой из девушек по сочному ломтику, он стал терпеливо ждать их реакции.
Зейнаб впилась белыми зубками в сладкую мякоть и сосредоточенно начала жевать. Еще кусочек… Потом еще еще…
— М-м-м-м-м… Необыкновенно!
Ома лишь кивнула, проворно слизывая язычком капельки сладкого сока.
— А здесь есть еще другие фрукты, ну, вроде дыни? — Зейнаб положила на стол корочку и потянулась за новым ломтиком.
— Апельсины, бананы, гранатовые яблоки, абрикосы, инжир и виноград, — отвечал он. — Ты попробуешь все, мой цветочек.
— А я думала, что виноград лишь для приготовления вина…
— И еще для еды, моя обожаемая маленькая дикарка! — Карим заключил ее в объятия и поцеловал в сладкие губы. Она судорожно вздохнула, а он рассмеялся:
— Ты чересчур горяча для дочери севера, — поддразнил он ее, легонько покусывая мочку уха.
Зардевшаяся Ома отвернулась. Зейнаб же сказала:
— Следуя логике твоих рассуждений, господин мой, с легкостью можно предположить, что ты, будучи сыном юга, можешь быть сдержан и холоден, но я трепетно надеюсь, что это не так.
— Нет… — шепнул он, прижимая ее к себе так, чтобы она вполне ощутила волнение его плоти. — Я столь же горяч, как и ты, Зейнаб, цветочек мой! — Большие ладони Карима накрыли ягодицы девушки. Он еще сильнее прижал ее к себе:
— Сейчас! — шепнул он ей на ушко. — Отошли Ому, я хочу тебя сейчас, здесь… — он прильнул губами к ее нежной шейке.
К его крайнему изумлению, девушка проворно выскользнула из его объятий и даже отступила на шаг:
— Не время и не место, мой господин! Разве еще не прибыли носилки? Я жажду хорошенько искупаться с дороги, — притворно вздохнула она.
Пораженный, он во все глаза глядел на нее, но, овладев собою, снова притянул девушку к себе, и ладонь его проникла в вырез кафтана.
— Твое сердечко бурно колотится, — заключил он, выпуская ее. — Великолепно, Зейнаб! Талантливое представление! Горжусь тобою, красавица моя! Отлично сыграно! Да поможет Аллах калифу — ты опасная женщина… Ты выглядишь совершенно невозмутимой. Никто, взглянув на тебя, не скажет, что на самом деле ты изнываешь от желания, впрочем, как и я сам…
Послышался стук в двери, а потом голос Аллаэддина:
— Носилки уже здесь. Карим. Твой отец прислал также лошадь для тебя.
— Ома, открой вон тот маленький сундучок, — приказал Карим служанке. — Там лежит уличное облаченье для вас обеих.
Девушка с удивлением извлекла на свет два странного вида черных наряда. Помогла Зейнаб надеть один, а второй грациозно накинула на себя. Взглянув на госпожу, она неудержимо захихикала;
— По-моему, мы больше всего напоминаем двух старых ворон, госпожа. Ничего не видно — одни глаза…
— Именно так и должны быть одеты уважающие себя женщины на улицах города, — сказал Карим. — Лишь дамы сомнительной репутации и легкого поведения отваживаются показать лицо, тело, волосы… А в таких нарядах все женщины на одно лицо, и богатые, и бедные. Ни один мужчина не позволит себе приблизиться к женщине, подобным образом одетой, и даже попытаться привлечь ее внимание. Ведь подобное преступление у нас карается смертью. Так что в этих одеждах вам ничто не угрожает.
— А почему они черные? Это же так некрасиво! — воскликнула Зейнаб.
— Для большей скромности. А теперь пойдем. Солнце все припекает, а носильщики ждут. К самому последнему рабу следует относиться уважительно, если он покорен и хорошо трудится.
Девушки, предводительствуемые Каримом-аль-Маликой, вышли из каюты.
— Опустите глаза, — тихо приказал он. — Ни одна уважающая себя женщина не дерзнет взглянуть в глаза постороннему мужчине. Рабы и евнухи, разумеется, не считаются мужчинами.
Зейнаб его слова потрясли. А евнухи — это еще кто такие? Попав из привычного и родного мира в новый, незнакомый и странный, она частенько чувствовала себя беспомощной, словно ребенок. Как многого еще она не знает… Сколькому предстоит ей научиться! А учиться она жаждала. Ведь дома никто не предоставлял ей такой возможности — там она была просто нелюбимой дочерью, и присутствие ее терпели, лишь поскольку немногие могли различить их с Груочь, а еще потому, что Груочь, не приведи Господь, могла умереть в нежном возрасте, и тогда ей пришлось бы занять ее место.
И вот Судьба дает ей шанс… Правда, она всего лишь рабыня, но юная, прекрасная и светловолосая. Она уже знала, что такие девушки более всего ценятся в Аль-Андалус. Аллаэддин-бен-Омар только нынче утром рассказывал, что некоторые бесчестные работорговцы похищают простых деревенских девушек, потом при помощи особых ухищрений высветляют им косы, а потом выставляют на продажу под видом пленных северянок. Обман обычно вскоре раскрывается, но негодяю-торговцу за это время чаще всего удается ускользнуть. И горе бедняжке, если за это короткое время новый хозяин не успевает к ней привязаться! Она вновь оказывается на невольничьем рынке, но цена ее резко падает…
У Зейнаб же таких проблем не возникнет. Она уже смирилась со своей участью. Теперь же ей предстоит приложить все мыслимые усилия, чтобы стать самой обворожительной, самой соблазнительной, самой желанной Рабыней Страсти… Калиф весьма могущественен, здраво рассуждала она. Даже правитель дивной Алькасабы Малики благоговел перед ним — это она уже успела узнать. И если ей удастся снискать его любовь, то жизнь ее будет удивительной и прекрасной. Удастся ли ей это? Да, она хочет этого — и вместе с тем как сможет она полюбить кого бы то ни было, если уже всем сердцем любит Карима-аль-Малику?.. Слово сказано. Наконец, она призналась самой себе в том, что для всех остальных навеки останется тайной. Она любит его. А он.., он никогда об этом не узнает. Да это только рассердило бы его… Он отослал бы ее от себя, возможно, передал бы на попечение другого Учителя Страсти. Одна эта мысль заставила Зейнаб похолодеть.