В шелковом свертке обнаружилась огромная, без единого изъяна округлая розовая жемчужина.
Темные глаза Наджи устремились на Ому. Это был знак!
***
В дверь никто не постучал. Она просто распахнулась — и вошел калиф. Ома и Наджа просто-напросто подпрыгнули, но тут же согнулись в три погибели.
— Где госпожа Зейнаб? — вежливо вопросил калиф.
— Она уединилась в спальне, повелитель, — тихо отвечала Ома, опустив глаза.
Калиф кивнул. Затем открыл двери спальни и вновь без стука вошел.
…Она услышала, как он входил. Теперь стояла, почтительно склонившись и ожидая высочайших повелений. Калиф закрыл за собою двери и устремил на девушку долгий взгляд… Зейнаб не шелохнулась. Она едва дышала, вдруг ощутив, что по-настоящему напугана, но лицо ее ничего не выражало. Она застыла, словно прекрасная мраморная статуя.
— Я уж было подумал, что мне привиделась твоя сияющая краса, — наконец прервал калиф это тягостное молчание, — но ты живая, Зейнаб, ты настоящая! Ты существуешь! Разденься, моя красавица. Твое полуобнаженное тело нынче поутру возбудило во мне любопытство. Я желаю видеть тебя всю.
Тон владыки был весьма требовательным, и вместе с тем казалось, что он сдерживается изо всех сил. Властное лицо его красноречиво свидетельствовало, что калиф привык к немедленному повиновению. В этот момент, словно для того, чтобы ее приободрить, он улыбнулся, обнажив ровные и белые зубы. Теперь он был без тюрбана, волосы его и в самом деле оказались светлыми, слегка рыжеватыми, а глаза, осененные светлыми ресницами, сияли голубизной.
…Как странно, подумала она. Доселе она уверена была, что все мавры черноволосы и темноглазы, а вот же ведь… Пальчики ее принялись медленно расстегивать жемчужные пуговки кафтана. И вот последняя жемчужинка легко выскользнула из шелковой петельки. Кафтан распахнулся.
Взгляд калифа словно загипнотизировал девушку, она едва дышала.
Прежде чем она успела сбросить с себя одежду, он своими руками распахнул шелковые полы. Кафтан легко соскользнул на пол с тихим шуршанием. Абд-аль-Рахман отступил на шаг и стал внимательно любоваться изгибами ее изящного юного тела.
— Где, во имя всех семи джиннов, этот пройдоха Донал Рай отыскал столь изумительное создание? — вырвалось у калифа.
— Меня привез к нему норманн, викинг, — отвечала Зейнаб, изумленная тем, что не потеряла дара речи. — Он совершил набег на обитель, куда меня отослали мои родичи…
— Так ты была христианской монахиней? — голубые глаза устремились на грудь девушки, калиф с трудом удерживался, чтобы не прильнуть лицом к этим нежным благоуханным холмам…
— Нет, мой господин. Должна была бы стать, но я успела лишь приехать туда. В тот же самый день я стала добычей северянина, — объяснила Зейнаб.
— Что за жестокое, слепое и бесчувственное существо измыслило для тебя такую участь? — в голосе калифа звучали злобные нотки. — Запереть столь прекрасную деву в монастырских стенах! Быть девственницей до конца дней своих! Но Аллах велик — ты попалась на глаза Доналу Раю!
Зейнаб рассмеялась, не удержавшись, — настолько неподдельна была искренность калифа. Вне сомнений, он страстный человек…
— У меня есть сестра-близнец, мой господин, — принялась она рассказывать. — Мы похожи, словно две капельки родниковой воды, но она считалась старшей. Отец наш умер еще до нашего рождения. Мы были единственными его детьми. В силу обстоятельств было решено, что Груочь, сестра, выйдет замуж за сына правителя, нашего соседа, а меня отошлют в обитель. Так порешили в самый день нашего появления на этот свет, мой господин. Никто не в силах был изменить нашей доли…
— Но разве нельзя было подыскать и для тебя мужа? — изумился калиф…Аллах, какие волшебные волосы! Он жаждал ощутить их мягкость на своем обнаженном теле…
— Это создало бы проблемы. Муж мой вправе был бы потребовать половины отцовских угодий, мой господин. А лаэрд — наш сосед — хотел, чтобы все без остатка досталось его сыну и наследнику, Я не могу его винить… Наши семьи враждовали долгие годы. А свадьба сестры положила конец кровавой распре. Мне же самое место было в обители…
— Тебе самое место в моих объятиях, — твердо сказал калиф. — Ты принадлежишь мне, мне одному, моя красавица! — Он привлек девушку к себе. Приподняв подбородок двумя пальцами, калиф поцеловал девушку, впервые пробуя на вкус ее губы… Глаза его затуманились желанием, когда язык его скользнул по нежным губкам.
— М-м-м-м, ты — изысканное лакомство, — объявил он. — Ты создана лишь для наслаждения. Для этого Аллах сотворил тебя! Твое предназначение — дарить наслаждение и наслаждаться… Я искусный любовник — ты очень скоро это поймешь. — Одна рука его принялась ласкать ее левую грудь. — Я уже наполовину влюблен в тебя. Ты распаляешь мою плоть так, как никому не удавалось вот уже многие годы… Сердце мое взывает к твоему, Зейнаб! — Ладонь его ласкала ее лицо, а чувственный низкий голос — мятежную душу:
— Ты страшишься меня, моя дивная? Не нужно! Покорись воле моей — и я буду благосклонен.
— Я страшусь твоей силы и власти, мой господин, — призналась она. — Но не думаю, что сам ты страшен…
— Ты достаточно мудра, чтобы уловить разницу, — с улыбкой отвечал он. Руки его обхватили тонкую девичью талию. Рывок — и вот она уже на постели. Вновь отступив, он полюбовался ею.
— Покажись мне хорошенько, Зейнаб… Она медленно вытянулась, покорно позволяя ему любоваться своей наготой. Ее поразило, насколько этот страстный мужчина держит себя в руках… Она перевернулась на живот.
Рука его ласково скользнула по ее дивно очерченному заду.
— Словно прелестный юный персик, — сделал он девушке комплимент. — А отверстие между этими соблазнительными половинками еще девственно? — Ладонь владыки ласкала шелковистую кожу.
— Учитель Страсти сказал, что войти в него первым — твоя привилегия, мой господин, но я готова принять тебя. — Зейнаб изо всех сил сдерживалась, чтобы не задрожать. В движениях этих пальцев сейчас ощущалось нечто почти грязное, низменное…
— Хорошо! — отвечал он. — Теперь повернись ко мне лицом, моя прелестная. — Я знаю, что ты в состоянии дать мне во сто крат больше наслаждения, нежели любая из наложниц, но сегодня я хочу, чтобы ты была просто женщиной. Я буду любить тебя, а ты подчиняться мне во всем, и мы вместе насладимся… — Он помог ей подняться с постели.
— Ты не найдешь женщины более покорной и жаждущей усладить тебя, чем я, господин мой, — пообещала ему Зейнаб. Какая она глупая, что так занервничала! Калиф вовсе не чудовище. Он очень мил, а то, что он для нее чужой… Ну и что из этого? Она не просто его собственность. Она Рабыня Страсти, и помнит свято свой долг.