Балакина собирались отдать под суд, но поглядели на искалеченную ногу и пожалели. Отправили на фронт. Мы проводили Сергея по-человечески. Организовали стол, пригласили приятелей и знакомых. Проводы в войну мало отличались от поминок. Плакала жена и крепко выпивший старший лейтенант. Словно оба чувствовали, с войны он не вернется. Так и получилось.
Однажды я сопровождал группу призывников до станции. Набралось человек восемь. В основном мальчишки и кто-то постарше, с кого сняли броню. Райсовет выделил подводу. Все машины и более-менее крепких лошадей реквизировали для нужд армии. Призывники сильно не торопились, шли пешком, наливая на каждом километре «за возвращение». Уговорили выпить и меня.
По дороге чего только не болтали. Смеялись, лезли ко мне обниматься. День выдался морозный, с ветром. Остановились передохнуть в затишке, под насыпью одноколейки, ведущей на заброшенный кирпичный завод. Я нес за плечами винтовку. Не то что кого-то охранять, а так требовалось. Офицерам полагались «наганы», мне — винтовка. Пока отогревали ладони дыханием и выпивали очередную порцию самогона, заговорили про наше и немецкое оружие. Мол, у немцев автоматов завались, а наши солдаты до сих пор с трехлинейками воюют.
— Чем она плохая? — защищал я честь родного оружия. — Глядите.
И шарахнул шагов с десяти в проржавевший рельс. Пуля пробила насквозь перемычку миллиметров 13-15 толщиной и сплющилась о второй рельс.
— Вот так! Фрица вместе с каской навылет бьет с трехсот метров.
Возле станции один из мужиков заявил, что болеет, и решил возвращаться в село. Пьяный, ничего не соображал. Его с трудом удержали. Крепко выпившую команду на сборный пункт не повел, а пошли ночевать в железнодорожный клуб. Утром сдал всех под роспись. Дежурный лейтенант оглядел опухшие лица призывников, но ничего не сказал. Я привел команду строго по списку, никто по дороге не потерялся.
Случалось всякое. Злостных дезертиров было немного. Но иногда мальчишек скручивала такая тоска, что они убегали сломя голову. Исчезали и те, кто получал отпуск по ранению. Они хорошо знали войну, тоже нервы не выдерживали. Большинство вскоре являлись в военкомат. Остальных я разыскивал вместе с участковыми милиционерами по домам. Рапорта и прочие обвинительные бумаги никогда не писали, так распорядился Михаил Игнатьевич. Некоторые могли просто загреметь под суд и уйти на фронт в качестве штрафников, что означало верную смерть. За это Горяева уважали и сельчане, и районное начальство. Работникам райкома и райсовета лишние нарекания были ни к чему.
А я, пройдя туда и обратно по морозу шестьдесят верст (ночевка в холодном клубе), сильно заболел. Легкие напомнили о себе, заработал воспаление. Отлежал сколько-то в больнице. Кормили там жидкой похлебкой два раза в день да кипяток на ужин. Лекарства отсутствовали, из окон сильно дуло. Больные укрывались принесенными из дома ватными одеялами, а я шинелью. Долечивался в своей комнатке при военкомате. Затем ездил снова проходить окружную комиссию и получил отсрочку еще на три месяца.
Весной вместо Сергея Балакина прислали нового заместителя. Это оказался не фронтовик, а прочно окопавшийся в тылу чиновник. Служил раньше в областном военкомате. Чтобы не загреметь на фронт, напросился в глушь. Из глубокой норы таких крыс труднее вытаскивать. Он начал подковерную возню, хотел убрать Михаила Игнатьевича, постукивал в особый отдел.
Пытался втащить в эту борьбу и меня, но я его быстро отшил. Пусть Горяев и запивоха, но он был свой брат, окопник. Мужик справедливый и честный. Тыловая жизнь, с ее деревенской нищетой, бесконечными слезами матерей, мне уже изрядно надоела. Хотя моя собственная мама радовалась за меня и уговаривала держаться крепче за свою должность.
Сразу несколько событий поторопили мое решение уйти на фронт. После нескольких запросов меня нашла одна из обещанных наград. Вызвали в окружной военкомат, вручили медаль «За боевые заслуги» и поинтересовались, готов ли я снова служить в действующей армии. Я этого ожидал, но растерялся. Промямлил, мол, надо закончить и передать кое-какие дела. Кадровик понял ситуацию и сказал, чтобы особенно не торопился. Оставалось еще месяца полтора до очередной медкомиссии.
Одно за другим пришли несколько писем из дома. Вначале сумбурное, зачеркнутое во многих местах письмо от матери: «Вернулся Саша, весь искалеченный, но ты не переживай. Он живой, а это главное». Обычно спокойная мама на сей раз паниковала, я мало что понял. Тут же отправил ответное письмо, с вопросами, как и что. Больше всего боялся, что Сашу отпустили домой умирать. Случалось и такое. Но вскоре получил послание от брата, написанное чужой рукой. Он рассказал, что горел в танке, лечился, ампутировали правую кисть, а остальное все нормально. Я дважды перечитал страничку, жалость к младшему брату заставила меня заплакать. Сашке ведь недавно восемнадцать исполнилось. Стал подсчитывать, сколько же ему довелось воевать. Оказалось, очень недолго. Возможно, в первом же бою и подбили. Через несколько дней заявил Горяеву:
— Михаил Игнатьевич, я на фронт ухожу.
— Может, подождешь?
— Чего ждать? Стыдно людям в глаза смотреть. Младший брат инвалидом с войны вернулся, ребят в семнадцать лет в армию забирают, а я повестки разношу.
— Жалко. Привык к тебе.
На прощание собрал наших военкоматовских (кроме заместителя) ребят и девчат из райкомата, еще кое-каких знакомых. Хорошо выпили, желали мне удачи и орденов. Уезжал на подводе с зерном, захватив вещи, твердо уверенный, что в Старую Анну не вернусь. Прошел окружную медкомиссию. Врачи насчет легких сказали что-то невразумительное. Мол, надо избегать переохлаждения, простуды. Я с ними согласился и вскоре отбыл эшелоном на запад. Выгрузился в Венгрии, вот куда меня судьба забросила.
Сначала немного истории. Медаль «За взятие Будапешта» учредили 9 июня 1945 года. Именно она висела на груди солдата из знаменитой песни «Враги сожгли родную хату», которую мы пели после войны, не сдерживая слез.
В шеститомнике «История Великой Отечественной войны Советского Союза», изданном в начале шестидесятых годов, есть главы, посвященные освобождению стран Восточной Европы от фашизма. Если в отношении Болгарии, Румынии, Югославии и некоторых других авторы использовали слово «освобождение», то насчет Венгрии сказано несколько расплывчато, а глава называется так «Поражение немецко-фашистских войск в Венгрии и выход ее из войны».
Венгрия всегда доставляла Советскому Союзу немало хлопот, как во время войны, так и после. Страна являлась одной из наиболее верных союзников фашистской Германии. Венгры, ввязавшись в авантюру Гитлера, сражались неплохо, особенно на конечном этапе войны. Достаточно сказать, что боевые действия в Венгрии продолжались пять с лишним месяцев, причем бои за Будапешт длились с начала ноября 1944 года до 13 февраля 1945 года. В этой стране, доламывая страшную войну, погибли 140 тысяч наших солдат и офицеров. Венгрия потеряла 340 тысяч военнослужащих. Сравнительно большие потери Красной Армии обусловлены в первую очередь тем, что в Венгрии находилось значительное количество немецких войск.