— Да, на гранаты не похоже, — уточнил Пономарев — жилистый, сухой человек, — подвижный, с карими смеющимися глазами. — Наверняка самопал, взрывное устройство. В любом случае, майор, орудует наш электорат… Опять, черт подери, они нас опередили. Собираем манатки и — бегом!
— Какой цинизм! — качая головой и застегивая серый пиджак, сказал Зуйченко. — В Божьем храме! Я-то предполагал, что в худшем случае это может произойти на кладбище…
Они покинули кабинет и поспешили по длинному коридору к выходу. Там, у дверей, возле дежурного столпилось уже несколько милиционеров, оживленно обсуждающих произошедшее.
— Какой цинизм, — вновь повторил Зуйченко, и по его тону было непонятно, шутит ли он или в самом деле искренне сокрушен. — Ты был прав, Никита, эти похороны — всего лишь начало других… Наши ребята возле церкви, камеры работают, подрывника вычислим…
— Я же тебе говорил, романтик хренов, что лучше церкви места не найти! — оживленно откликнулся Пономарев. — Нет, что ты, такого быть не может… — протянул, передразнивая начальника. — Еще как может! Это же — бесы, им все ни по чем! Странно только, что не внутри рвануло… На выходе, что ли?
Зуйченко посмотрел на часы. Сказал:
— Нет, гроб еще не выносили. Рано. Батюшка уверял, что раньше двенадцати не отпоют… Сергеев, свободная машина есть? — спросил он, проходя мимо дежурного лейтенанта.
— Скорее, товарищ майор, там Наумов и Коныгин уже отъезжают…
Приятели выскочили на улицу.
Через пять минут оперативная машина подъехала к месту происшествия, где уже собралась порядочная толпа. Двое подоспевших гаишников оттесняли людей, ругались и размахивали жезлами, толпа одним краем подавалась назад, но в это же время напирала с другого края.
— Товарищи, не затаптывайте следы! — срывающимся голосом безнадежно взывал один из гаишников, толкая в грудь плотную тетку с выпученными глазами. — Имейте же совесть… Товарищи!
— Куда ты прешь, баран?! — кричал в это время другой, бросаясь к поддатенькому мужичонке в кепке, который второй раз уже вперся ботинками прямо в лужу черной крови и теперь перетаптывался и шаркал подошвами, пытаясь вытереть их о бордюр. — Я вот тебя сейчас палкой через лоб перетяну, тупорылого!..
Не обращая ни малейшего внимания на стража порядка, мужичонка, глупо ухмыляясь и возбужденно жестикулируя, громко рассказывал окружающим:
— Пиво пью, а тут — ба-а-бах, ядрит твою!.. Мимо уха у меня вз-зык, я мордой, значит, к забору… Пиво, главное, выронил, разбил… Два глотка отпить успел всего… Нога шмяк возле меня… Оторванная, с кроссовком… А он, значит, гляжу, без ног уже, пауком, пауком на меня ползет… Скалится так, и прямо на меня, на руках растопыренных, точно паук! Прямо на меня… Скалится, главное, и прямо на меня… Я, значит, к забору от него, все, думаю, цапнет счас… А я, главное, с бодуна…
— Шок, — перебила его тетка с выпученными глазами. — У нас в Заречном тоже так позавчера, за одной бабой мужик пьяный с топором… А я с рынка иду, сумки тяжелые, еле ползу. Так эта баба меня обгоняет и кричит: там, кричит, мужик пьяный с топором за всеми гонится, беги, тетка!.. Я как была с сумками, так и кинулась бежать. А тут еще баба шла впереди орет нам: “Вы что, бабы?” А мы кричим ей: “Там мужик пьяный с топором…” Она тоже с сумками бегом. Не помню, как дома оказалась. Шок…
Майор Зуйченко и капитан Пономарев, расталкивая толпу, прошли к месту взрыва. Наумов и Коныгин вместе с гаишниками стали оттеснять людей, где-то совсем рядом взвыла милицейская сирена.
Неподалеку от забора, уткнувшись лицом в бордюр, лежал труп с оторванными по колени ногами, на запястье правой руку с судорожно скрюченными пальцами лохматились клочья пластикового пакета. Метрах в пяти посередине тротуара зияла небольшая воронка, от которой к трупу вели две зигзагообразные кровавые полосы — след последнего скорбного земного пути…
— Наумов, опроси свидетелей, — тихо приказал Зуйченко и, повернувшись к Пономареву, так же тихо произнес: — Не знаю покойничка, лицо незнакомое. Видимо, кто-то из “ферапонтовских” шестерок. Вероятно, последнего призыва, новобранец…
— По всем фронтам Ферапонт работает… — кивнул капитан. — Многостаночник, честное слово…
— И плотно, надо сказать, работает… Фермер вчерашний, скорее всего, тоже его рук дело… И гляди, трех часов не прошло — а уже Корысного валят. Вернее, пытаются. Это, брат, хорошо, что мы с утра в больнице побывали, пока Рыбаков расчухивался со своими милиционерами…
— Чухлый с Рыбаковым уже на ковре у мэра, — обронил Пономарев.
— Ясное дело, Колдунов встревожен. Ферапонт на комбинат выходит… Взрослеет, шпана…
— А что вчера на Турбазе было? Ты запись прослушал? — спросил капитан.
— Не успел. От “деда” час назад передали… С ним ведь тоже связь непростая, везде глаза…
— Надо бы срочно прослушать, — сказал капитан. — Может статься, там что-то и про взрыв этот проявится…
— А ведь шел именно в церковь, — прознес Зуйченко. — На панихиду… Последний поклон передать. Как минимум, с десяток положил бы там…
— Не донес свой поклон.
— Ангел не дал. Есть все-таки Бог на свете, Никита! Не стерпел кощунства. Нет, не учитывают они мистическую сторону бытия…
— Опять про своего Бога завел, — поморщился Пономарев. — Давай-ка, брат, осколки искать… Да и второй ноги я что-то не вижу… Зато погляди-ка, воронья налетело… — добавил, легким кивком головы указав в направлении храма.
В стороне, куда указывал майор, действительно особняком от обывательской толпы, стояли с десяток молодых парней в черном, большинство из которых было в черных же очках. Они курили, поглядывали по сторонам и лениво переговаривались. Один из них что-то сообщал по мобильному телефону.
Подъехала еще одна машина с криминалистами и старым хромым фотографом дядей Гришей, который немедленно принялся за дело. Санитары, положив на асфальт носилки и, присев на передний бампер “Скорой помощи”, ожидали, когда закончится съемка, чтобы увезти труп в морг.
Время близилось к полудню и солнце припекало совсем по-южному.
— Ну что, нашли вторую ногу, Наумов? — оторвавшись от изучения воронки, спросил Пономарев.
— Нашли, товарищ капитан, — весело откликнулся рыжий розовощекий Наумов. — Вон там под забором обе складированы. Без кроссовок, правда.
В толпе раздалось два-три одобрительных смешка.
— Упер кто-то кроссовки… Скорее всего тот, с пивом… Пока мы тут в шоке… — предположила тетка с глазами навыкате. — Кричал-кричал, а потом смолк и пропал куда-то. Верная примета!
— Он и упер, кому же еще… — оглядываясь по сторонам, подтвердил пузатый дядька в соломенной шляпе и стоптанных босоножках. — Обувь дорогая, импортная… Грех не упереть. Этому-то она уже ни к чему, — кивнул в сторону трупа. — Отходили ножки по кривой дорожке…
— Если уж воровать, то по-крупному. Я бы лично цепь золотую с бандюги этого снял, — вмешался в разговор еще один зевака — долговязый малый с загипсованной рукой на перевязи. — Вишь, какая цепочка-то… Такую и за месяц не пропьешь.