Он рассуждал верно: две гостиницы по случаю позднего времени оказались запертыми на все замки, а в третью, после критического внешнего осмотра, их попросту не допустили на порог, сославшись на отсутствие мест.

Начались блуждания по ночным улицам.

На цыпочках, чувствуя себя подобно преступникам, они взбирались на чердачные пролеты, но заветные дверцы, ведущие под кровли, были снабжены прочными замками, и снова приходилось вышагивать в дебрях незнакомого города, наудачу забредая в очередные подъезды, покуда не повезло: наткнулись на дом, предназначенный к слому.

Вошли в затхлое его разорение. В одной из комнат обнаружился проваленный пыльный диван с разбитым зеркальным верхом в окантовке спинки, драное пальто, брошенное в угол, и табурет.

– Как мало надо человеку! – с искренней убежденностью прошептал Ракитин, сметая полой пальто зеркальные осколки с дивана и без промедления укладываясь на обретенное наконец-таки ложе. – Пристраивайся, – предложил товарищу.

– Чуть позже. – Тот отвернулся, глядя на перекрестье досок, забивших окно, на тень их, длинно и косо перечеркнувшую стену с блеклыми оборванными обоями, неясно высвеченными луной.

В темноте пискнула крыса, прошуршала в гнилой щели…

Ночь. Сколько он провел их – одиноких, тягостных, бессонных… Но, может быть, самая невыносимая – эта. Пустая и обреченная, как и он сам и как дряхлый, брошенный дом, тоже доживающий свои последние мертвые ночи.

Утром Ракитин встал, покачиваясь от слабости, умылся над коричневой разбитой раковиной, позавтракал хлебом с творогом и, приведя в относительный порядок одежду, уселся на диван, обдумывая план дальнейших действий. План, собственно, был прост: идти за билетами к железнодорожной кассе. Его настораживало самочувствие Градова: ночью у того разыгрался сильнейший приступ рвоты с кровью, и теперь он с бледным до голубизны лицом недвижимо лежал на диване, тяжело и хрипло дыша.

– Надо что-нибудь купить в дорогу, – сказал Ракитин. – Я скоро вернусь.

– Возле вокзала – скверик… – отозвался Градов. – Там и встретимся. Сегодня солнышко, посижу на лавочке, почитаю газетку… А ты в аптеку зайди. Купи альмагель и церукал. Хорошо, пока мне еще не нужны наркотики…

– Церукал? – уточнил Ракитин.

– Да. Или реглан. Запомнишь?

– Будет сделано.

В коммерческой палатке Ракитин купил банку растворимого кофе, сок и сигареты; после, осознав, что отныне и навек майор Поливанов – персонаж недосягаемый и абстрактный, а также, с другой стороны, движимый туманными представлениями о горах и альпинизме, зашел в магазин «Спорттовары», где приобрел рюкзак, две пары туристических башмаков с толстой рифленой подошвой, бухту капронового каната и запылившиеся от долгого невостребованного хранения на складе крючья и ледоруб.

В провинциальной аптеке выдача лекарств производилась согласно жестким правилам наличия рецептов, и необходимые медикаменты удалось заполучить благодаря лишь отчаянным мольбам и лукавейшему вранью. Отсутствие рецептов Ракитин оправдывал срочной надобностью пополнения аптечки альпиниста.

Из аптеки, с рюкзаком через плечо, Ракитин побрел к вокзалу. Прохожие с уважительным интересом оглядывались на ледоруб. Милиция – с недоумением.

«Ну, Саня, – подумал он, видя лавочку в сквере, а на ней – профессора, сосредоточенно читавшего огрызок какой-то газеты, – кажется, сегодня – наш день! Тьфу, тьфу, тьфу…»

– Что это за причиндалы? – с неприязнью спросил Градов, взирая на ледоруб. – Зачем?

– Кто знает – а вдруг сгодятся? – смущенно ответил Ракитин. – Держи таблетки. Как чувствуешь-то себя?

– Приемлемо. А ты?

– Устал, – честно признался Александр. – Пойду посплю. В зале ожидания. А ты давай за билетами.

Он выпил в привокзальном буфете бледно-желтенький чаек со сдобной булочкой и прикорнул в углу скамьи, подогнув ноги под рюкзак.

Напряжение прошедших дней пробирало его нервной дрожью, и снился один и тот же странный монотонный сон: будто идет он в сыром тумане по бесконечному полю, геометрически заставленному пустыми железными урнами для мусора с эмалированным верхом и статуями античных богинь с отбитыми руками.

И нет конца полю, и не трава на нем, а вспученный панцирь заброшенного асфальта, и у богинь – сифилитические отколотые носы, и скучно им среди урн, и урнам они тоже мешают, но никуда, никуда не деться им друг от друга, а он, скиталец, верит лишь в туман, за которым его ждет что-то, какое-то будущее – за этим настоящим и прошлым вперемешку.

Такой сон вернее бы подходил Градову, воочию, вероятно, зревшему когда-то в. мастерских античных скульптуров множество свежеизваянных Афродит, Гер, Пандор, Гипносов и прочих персонажей надчеловеческого пласта бытия – в вариантах как греческих, так и римских.

Ныне же профессор сидел на лавке захолустного вокзальчика, глядя на липко сиявшую масляной краской урну в углу зала, из которой поднимался слабый дымок – следствие непотушенного окурка.

ВЛАСОВ

Вздрючив, как полагается, проштрафившегося лейтенанта Мартынова и закончив гневный монолог словами о необходимости искупления подчиненным вины, Власов, в ожидании новостей от коллег из Уральска, получил кратковременную передышку. Общение же с коллегами, ныне принадлежащими к ведомству госбезопасности независимого Казахстана, несло в себе известные сложности: какие-либо распоряжения приказного порядка из Москвы теперь исключались, и речь шла не более чем об оказании услуги русской – то бишь иностранной спецслужбе, естественно, не желающей раскрывать свои карты казахским контрразведчикам, что теми великолепно сознавалось.

Возможная инициатива в поверхностной разработке Ракитина со стороны казахов тоже была вероятна, и нейтральную позицию местных чертей могли обеспечить исключительно личные связи с их руководством генерала Шурыгина, нажавшего уже на все необходимые кнопки. Однако случись что – отвечать за любые недоразумения предстояло, конечно же, Власову, не сумевшему наладить взаимодействие, правдиво залегендировать разработку, замкнуть на себе организационные функции…

В этом случае получение обещанной ему Шурыгиным полковничьей папахи отодвигалось на весьма неопределенный срок. Но, в общем-то, да и только. Никаких понижений по должности или же перевода на периферию подполковник не боялся, зная: если возникнет подобная ситуация, он бестрепетной рукой начертает рапорт об увольнении и смело расплюется с начальством.

Многие приятели Власова, отставники, успешно работавшие на интересы нынешних нуворишей, с распростертыми объятиями были готовы принять его в свою компанию, тем более два последних года Николай тесно сотрудничал с неформальными структурами коммерческих служб безопасности, оказывая им ценные услуги, а потому благодаря уже полученным гонорарам мог бы прожить остаток жизни, не завися от грошовой пенсии ветерана советско-российской контрразведки.