Дот возвышался мрачной серой коробкой, не рискуя открывать амбразуры, слишком близко находились пушки русского корабля. Берег был усеян телами погибших десантников, волны прибоя ворочали их и били о скалы. За полосой укреплений горела казарма, еще какие-то строения. Немцам этот бой тоже стоил немалых потерь, хотя, как часто бывало в 1942 году, мы не добились на этом участке успеха.
О немецких потерях сообщила разведка. Десантники целиком выбили взвод боевого охранения, завалили несколько блиндажей и дзотов с людьми, прямым попаданием орудия сторожевика разнесло грузовик с подкреплением. Много немцев было убито и ранено в рукопашной схватке на берегу, но плацдарм остался за врагом.
Штабные выводили какие-то сказочные цифры немецких потерь, чтобы оправдать гибель сторожевого корабля и неудачную попытку десанта. Наши людские потери, как всегда, прошли мелкими строками.
– Но юшку мы им пустили, — грозил кулаком Григорий Чеховских.
– Это точно, — поддакивал Коломеец, уже считавший себя бывалым бойцом.
– Что точно? Штаны лучше постирай.
На следующей неделе отряд по приказу командира бригады предпринял самостоятельную операцию. На многое не замахивались, но внезапно нанесли удар по строившейся в узком заливе базе для немецких катеров. Базу немцы строили небольшую, где могли переждать непогоду или залатать пробоины два-три небольших катера.
Взорвали причал, перебили охрану и большую часть инженерной команды, несколько человек взяли в плен.
– Ну, вот, умеете, когда захотите, — потрясал кулаком комбриг Юшин.
– Цель нормальную выбрали, — отвечал Маркин. — А в тот раз кинулись целый укрепрайон нахрапом брать, ну и получили по ряшке.
– Ну, это не нам операции планировать. Начальству виднее.
Какое-то время стояла тишина. На базе шли занятия, иногда устраивали танцы. Слава Фатеев гулял вечером со своей подругой Катей и слушал ее рассказы о Ленинграде. Любовь не любовь, а хорошо, когда рядом близкий человек.
Иногда, забывая про все, смеялись, дурачились — обоим лишь по двадцать лет недавно исполнилось, но часто Катя уходила в себя и говорила:
– Душой чувствую, не дожила мама с братьями до весны. Такой голод был, что люди человечину ели. Предлагают котлеты или холодец, люди знают, из чего это сделано, не спрашивают, молча покупают. Мама скорее бы умерла, чем такой холодец покупать.
– Ты про человечину меньше рассказывай. У нас некоторые помешались, паникеров кругом ищут. Парня неделю в особом отделе продержали за то, что немецкий «Мессершмитт» хвалил.
– Я с тобой только делюсь.
– Ну и правильно. А своих раньше времени не хорони. Город по Ладоге снабжают, театр даже работает.
– Эх, Славка, не знаешь ты ничего. Нас перед эвакуацией инструктировали — не разводить панику, меньше болтать. То есть не говорить правду. Люди от голода хищниками становятся. А в основном ждут, когда конец придет. Мы прошлой зимой не верили, что выживем. Умрет кто-то из семьи, по неделе в комнате лежит, пока не соберемся с соседями и кое-как вниз вытащим. Смотрим, на следующий день у мертвеца кусок ляжки или мышца с руки срезана.
– Ну, хватит, Катя, — уговаривал Слава, — у меня не лучше дела. Из Сталинграда ни одного письма не получил. В газетах бубнят: мол, идут бои на подступах. А где они, эти подступы?
Иногда проводили свободный вечер в рыбацком стане. Ели уху, рыбаки доставали где-то спирт, забывались все несчастья.
Но тишина длилась недолго. Немцы не давали покоя, бомбили один участок за другим.
Однажды налетела тройка «Юнкерсов-87». Главной целью был пароход, стоявший у пирса. Зенитное прикрытие у пирса было слабое. Когда-то участок защищала четырехорудийная батарея, затем одно орудие разбили, второе увезли на ремонт и до сих пор не вернули. Оставались две трехдюймовки и не слишком надежный пулемет ДС-39. Командовал этой неполной батареей капитан, а орудия и пулемет обслуживали девушки-зенитчицы. Когда «Юнкерсы» приблизились, оба орудия ударили дружно по команде капитана, который стоял на командном пункте. Дело он свое знал, вел себя в бою решительно, с него брали пример остальные.
Тяжелые снаряды зенитчицы брали вдвоем и подносили бегом, без передышки. Головной «Юнкерс», не обращая внимания на плотный огонь, пикировал ровно и круто — с такой траектории бомбы ложатся в цель наиболее точно.
Главная задача зенитчиков — не допустить удара по пароходу. Обученные расчеты быстро вычисляли траекторию бомбардировщика, хотя знали: на пикировании его не возьмешь — слишком велика скорость. Орудия, хоть и не автоматические, но вколачивали снаряд за снарядом каждые шесть-семь секунд.
Это действовало на нервы пилотов. Снаряды прошли совсем рядом, а две бомбы килограммов по двести пятьдесят шарахнули почти в цель. Одна легла возле борта парохода, подбросив его и оборвав канаты. Сорвались со стапелей шлюпки, а капитанскую рубку смяло, выбив рамы и стекла. Пострадал ли кто из моряков, было пока непонятно. Вторая бомба взорвалась на пирсе за кормой парохода, превратив небольшой причал в месиво металлических и деревянных балок.
Следующий «Юнкерс», не выдержав, вильнул. Снаряд ударил его в фюзеляж, который сплющился и лопнул. Пилот стал выводить машину из пике. Нагрузка и скорость мгновенно увеличили трещину, отлетел один, другой кусок обшивки, а следом отвалился хвост. Потеряв управление, «Юнкерс» закувыркался, пилот успел сбросить бомбы, возможно надеясь обезопасить удар или как-то приводниться. Но это не помогло. Обе бомбы и куцый корпус рухнули рядом. Метров на сто взвился столб воды, дыма, сверкнуло пламя.
Третий «Юнкерс» оставил в покое пароход и сбросил бомбы на орудие, сбившее его собрата. Попал не совсем точно, но зенитку перекосило, разбросало артиллеристов. На единственное уцелевшее орудие, которое посылало снаряд за снарядом, обрушились оба «Юнкерса», посылая длинные очереди из спаренных носовых и кормовых установок.
Фонтанчики расколотой в брызги гальки добежали до уцелевшей зенитки, перехлестнули ее, ударили по металлу, сбросили с сиденья девушку-наводчицу, вторая упала рядом и свернулась в клубок. Оба «Юнкерса», сделав петлю, снова обстреляли зенитные расчеты. Убегавшая подносчица снарядов покатилась по земле, гимнастерка окрасилась красным.
– Девок бьют, — кричал Афоня Шишкин, — грозя «Юнкерсу» кулаком.
Подбежал к съежившемуся пареньку-часовому и, выдернув винтовку, раз за разом выпустил по самолетам пять пуль. Один раз попал точно, на капоте, возле мотора, сверкнула голубая искорка. Хоть и с запозданием, из гнезда, обложенного мешками с песком, ударил зенитный пулемет ДС-39. Длинная очередь прошила крыло «Юнкерса-87», заставив резко отвернуть в сторону.
Сзади налетел другой «Юнкерс» и спаренной очередью перехлестнул гнездо, разбив корпус пулемета и тяжело ранив девушку, командира расчета.
Но порезвиться немецким самолетам не дали. Афоня Шишкин садил пулю за пулей, сопровождая каждый выстрел матом. Паренек-постовой цеплял Афоню за штаны и просил: «Дяденька, отдай винтовку».