Тяжелый дым, расстилаясь зыбко и нехотя, осел в океан. Они заглушили мотор и, ошеломленные еще стоявшим в сознании эхом расколотого пространства, где дрожала, воцаряясь, хрупкая тишина, невольно привстали на колени, оцепенело глядя в сторону сомкнувшихся вод.
Слов не было. Ибо слова сейчас означали напраслину и суету. Все, что могло быть сказано, являлось призывом к утверждению общности, к коллективному возвышению над случившимся, а оно же, напротив, отчуждало их друг от друга ощущением какой‑то тягостной вины.
Какой вины? Человека перед человеком в непрекращающейся братоубийственной круговерти? В ее закономерной безысходности?
Матрос, с закаменевшим отрешенно лицом, пустил движок.
Прозоров молча протянул Забелину компас. Сверив направление, тот сумрачно кивнул рулевому.
— Как твоя спина? — спросил Иван Васильевич.
— Странно, но, после того как меня отделали башмаками, болит, как синяк, но боль здоровая, не та… И нога прошла…
— Спаси боже от таких хиропракторов, — подал реплику Каменцев.
Бензин кончился к утру второго дня плавания. В безветрии спокойной воды, чередуясь посменно, они налегли на весла.
Угнетенное молчание, прерываемое лишь краткими командами, нарушил Прозоров.
— И все‑таки почему не выгорело у араба? — спросил он как бы сам себя. И кто спас нас? Бог?
— Вообще‑то — исчадие ада Сенчук, — буркнул Забелин. — Что странно.
— Почему? Силы зла тоже не заинтересованы в гибели планеты людей, сказал Прозоров. — Своими эмоциями, поступками, устремлениями и, в итоге устремлений, пролитой кровушкой мы даем им регулярное и очень обильное питание. Грехами, одним словом. И не будь нас, они друг дружке с голодухи все рога и копыта поотшибают! Революция в преисподней начнется!
К вечеру солнце пропало в каком‑то голубоватом тумане, словно сплюснувшись в горизонтальную дрожащую нить, опоясывающую едва различимый горизонт.
Стрелка компаса неожиданно крутнулась, сделав полный оборот. Затем снова и снова…
Вода оставалась спокойной, но, то ли от усталости в натруженных мышцах, казалась тяжелой и неподатливо–вязкой. След от шлюпки мгновенно смыкался за кормой, поселяя утрату в ощущении движения.
То ли неразличимый закат, то ли причуда стихии окрашивала тусклой желтизной теряющее очертания ломкое и зыбкое пространство, словно переносящее затерянное в океане суденышко в неведомую даль мироздания.
Они завороженно смотрели на бронзовеюшие небеса, аквамарин воды, подернутый темнеющей латунной поволокой, прочерченной брошенными веслами, и их постигало захватывающее чувство вовлечения в вечность…
И неожиданно выступивший далекий берег нес в себе ощущение миража, ибо не было в нем ничего земного и он словно плыл им навстречу, светясь подчерненным золотом то ли скал, то ли неведомых цитаделей.
Что их ждало на нем?