– С вашей махновщиной мы закончим буквально на днях. Прощайте.
После этой отповеди Филинов упросил меня вместе с ним съездить к Олейникову. За советом и поддержкой.
Как предыдущий, так и нынешний президент относились к испытанному генералу госбезопасности с уважением непреклонным, в конторе он сидел крепко, как шуруп в дубовой доске, новый директор ему всячески покровительствовал, а потому затея моего шефа с визитом на Лубянку и мне представилась нелишней. Кроме того, Вова Филинов меня вполне устраивал в качестве либерального и отзывчивого начальника, да и для себя лично я не находил никаких существенных опор, кроме заместителя директора ФСБ, почитавшего меня прошлым боевым товарищем и нынешним соратником.
Прибыв в цитадель госбезопасности, прошли в бюро пропусков. Пропуск, собственно, был необходим Вове. Я, по милости Олейникова уже обзавелся местным удостоверением, где фигурировал как его советник с воинским званием «полковник». Причем при входе в здание проверяющий документы прапор мне козырнул вдумчиво, а изучив милицейскую ксиву Вовы, смерил его равнодушным взором, подчеркнув, как бы, молекула в форме, моральное превосходство чекистского верховенства над черной милицейской костью.
Олейников на сей раз был бодр, свеж, лучился довольством, удачливостью и оптимизмом. И было с чего: благоволивший к нему прошлый коллега угодил на вершину власти, подтвердив по отношению к нему свою лояльность. Не всем уготованы такие подарки судьбы.
Молодцевато привстал из-за стола, протянул руку, похлопал нас по плечам:
– Ну, присаживайтесь, борцы с оргпреступностью, чай будем пить. Или покрепче чего?
– Не-не… – стесненно выдавил Филинов. – В нашем сегодняшнем положении – трезвость всему порука…
– Во как! – искренне изумился Олейников. – Какое-такое положение? Чем беременны?
– Дурными предчувствиями, – вступил я.
– Если вы беременны, это дело временно, – со смешком высказался хозяин кабинета. – Если не беременны, это тоже временно… – Затем, переведя взгляд на мрачного Вову, продолжил сокрушенно: – Впрочем, как чувствую, к юмору у вас сегодня предрасположенность отсутствует напрочь.
– Какой уж тут юмор… – вздохнул мой непосредственный шеф, озирая стены кабинета, где портрет основателя ЧК висел напротив портрета действующего президента.
Основатель смотрел на главу государства искоса, испытующе, глава на основателя – отстраненно и безразлично.
У книжного шкафа на стене, в рамочке, на глянцевом листе, подобно фотографии выпускного класса, виднелся плакат, запечатлевший галерею образов всех бывших руководителей карательного ведомства, в недрах которого мы ныне обретались.
– Вот люди были, – уловив мой взгляд, иронически сузил глаза Олейников. – Без компромиссов. Кремень! Не все, конечно… Попадалось, увы, и окаменелое говнецо. Внушающее уважение подделка.
– Основоположника там не хватает, – буркнул я.
– Кого? – удивился Олейников.
– Малюты Скуратова.
Даже на желчном лице Филинова дрогнула стеснительная улыбка. А Олейников расхохотался от души:
– Так это мы поправим…
– Если будет соответствовать текущей идеологии, – не удержался я.
– Кто знает, кто знает… – Лицо генерала приняло строгий вид. – Ну, и с чем пожаловали, борцы?
– Э-э, – вступил Вова. – Наше сотрудничество всегда было плодотворным, успешным, велось под вашим пристальным вниманием, так сказать… И потому хотелось бы продолжить, э-э… будучи на твердом фундаменте и вопреки происков некоторых… э-э…
– А чего мешает продолжить? – удивился Олейников и аж из ошейника ворота рубашки, галстуком прихваченного, подался.
– Есть ощущение зыбкости, – произнес Вова повинным тоном. – Нас связывают с Решетовым, вероятны искаженные отражения…
– Ничего не слышал, – мотнул головой Олейников. – Если что – поддержим, рано голову вешаете.
Филинов на глазах приободрился. Но так, с недоверием угнетенным.
– Конечно, – произнес Олейников вслед, внеся в бодрую интонацию нотку задумчивости, – если… кому-то не придет в голову вообще упразднить вашу организацию. Тут уж я, пардон, буду бессилен. Но вы верите в такой поворот событий?
– А кто верил, что развалится СССР? – довольно развязно осведомился я. – А тут – какая-то контора, тьфу делов.
– Язва он у вас и пессимист, – кивнув в мою сторону, огорчился Олейников. – Но, впрочем, мне близки критичные умы. Однако, товарищи, повторюсь: прокисать рано, надо работать и смело смотреть в будущее. Да, вот еще… – Он холодно и внимательно уставился на Филинова. – Благодаря вашим личным связям с Ходоровским досье на него у вас пикантное и весьма обширное, вы же профессионал, полагаю?
Вова вдумчиво кивнул.
– Это будет ваш большой спасательный круг, – сказал Олейников. И властно продолжил: – Все материалы немедленно ко мне на стол!
«Большой привет олигархам! – мелькнуло у меня. – Вот и подоспела пора… Угадали чекисты!»
Аналогичная мысль пришла и к Вове.
– Может, что-то еще?.. – услужливо поинтересовался он.
– Если вы уяснили концепцию… – Олейников неторопливо, прищуря глаз, прикурил сигарету, щелкнув золотой зажигалкой. – Это только укрепит ваши позиции.
На руке его красовались приковывающие опытный взор часы. Недавно я видел их в свежем швейцарском каталоге. Новая модель, сто двадцать тысяч евро.
И – никаких стеснений. А перед кем, собственно, Олейникову в этом кабинете прогибаться?
Что говорить, все очень непросто в нашем мире.
Филинов торопливо привстал со стула:
– Мне надо систематизировать материалы…
– Торопитесь? – вскинул брови Олейников.
– Э… А…
– И правильно.
– Так… разрешите идти, товарищ генерал-полковник? – преданно глядя на большого начальника, пролепетал мой шеф.
– Конечно. А вашего подчиненного мне оставите на пару минут? У меня к нему вопрос – именно что по его департаменту…
Вова согласно и восторженно захлопал руками, как крыльями только что снесший яйцо пингвин.
Когда дверь за ним затворилась, Олейников, задумчиво крутя сигарету в пальцах, ненавязчиво поинтересовался:
– Ну, и чего ты привел сюда этого мудака?
На лице его виделась тяжелая, брезгливая озабоченность.
– Во-первых, он мой шеф, во-вторых, шеф настаивал, в-третьих, отвернуться от него в такую минуту…
– Означает возможность мстительных покусов, – продолжил Олейников. – Что же, согласен. Неизлечимо больному трудно смириться с кончиной, и он бросается за спасением куда ни попадя. Это – да, это заложено в человеческой природе. Она нелогична по сути, чем и интересна. Потому нас и терпит Создатель в надежде на совершенство через нелинейность поступков и чувств. Однако твой начальник не понимает очевидного: он же фигура политическая, в отличие от тебя – технической. Если рушится часть какой-то системы, то ее основные составляющие обязаны превратиться в обломки. Чудеса происходят, но не в данном случае. Он уже отыгран, решается вопрос о новом назначенце. Кто им будет – пока не знаю.