− Экий, оказывается, у меня племянник… Я – Барбара. Ну, что же, пойдем, Роланд…
Светопреставление началось!
Я проходил, стыдясь своих солдатских башмаков, по вощеному широкому паркету сквозь анфилады каких-то комнат, меня представляли шмыгающей тут и там прислуге, почтительно мне кивавшей и вежливо пожимавшей руку; пару раз я наткнулся на каких-то коротко стриженых типчиков в костюмах и с наушниками в ушах, − эти мне были близки и понятны, эти, или подобные им, со мной, видимо, в итоге и разберутся…
Затем меня познакомили с шустрым мальчуганом, рассмеявшимся над моим неуклюжим английским и тут же с гиком умчавшимся по коридору к неведомым забавам; после я оказался в гостиной за столом.
Меня накормили пищей, о существовании которой я не подозревал: прозрачная слюдянистая лапша с побегами бамбука, диковинная рыба в диковинном соусе и с диковинными овощами, а может, овощи на самом деле были фруктами; свежевыжатый сок какого-то тропического плода и, что я распознал доподлинно, − сливочно-земляничный торт.
Из пояснений толстой пожилой негритянки, прислуживающей мне, я уяснил, что это очень качественная и полезная для здоровья еда. Но тут и пояснений не требовалось, одного взгляда было достаточно.
Барбара, сидевшая за столом напротив, смотрела на меня с симпатией и интересом, задавая вопросы о моей семье, работе и планах на будущее. Ответить ей что-либо конкретное я не мог, отделываясь уклончивыми фразами и, в итоге, виновато сослался на свое неважное знание английского, что было чистейшей правдой. Я и в самом деле понимал ее наполовину, если не на треть.
После такого заявления в глазах ее появилось сочувственное понимание моей недоразвитости, что через секунду сменилось некой догадкой.
− Сейчас приедет Нина! – сообщила она с подъемом в голосе. – Моя дочь. Вот кто будет учить тебя языку, как я сразу не сообразила! И мы вместе поедем за покупками. Генри сказал, чтобы мы тебя приодели. Да! – пойдем, я покажу тебе твою комнату.
Наверное, это была лучшая из всех комнат, в которых я жил в течение своей жизни.
Широченная кровать с парчовым покрывалом, огромный телевизор со спутниковой приставкой, пухлые кресла, зеркальный шкаф, встроенный в стену, и ванная комната с джакузи, сотней полотенец на полках, паровой кабиной и сантехническими агрегатами.
В предоставленном мне в единоличное пользование санузле могло бы комфортно поместиться и освежиться все мое боевое отделение. Кому, увы, это теперь не требовалось. И кто здесь был никому не интересен. Да и мало кому интересен в той стране, за которую они полегли.
А я сейчас жил за них. И даже, уверен, за их счет. Оставалось надеяться, что сейчас они в достойном окружении тех, кто так же, как и они, пал за Родину. Сколько их, этих павших, в долгих российских веках? Но они − одно целое.
− Мы должны купить тебе одеколоны, бритвы, словом, все, что сочтешь нужным, − говорила между тем Барбара, увлекая меня обратно, в небольшой холл перед моей комнатой, в простенке которого стоял огромный стеллаж с толстенными прозрачными полками, заполненными потешными фигурками из хрусталя и цветного стекла.
Присмотревшись, я понял, что это всевозможные клоуны, − в разных нарядах, позах, с собачками, шариками, котятами и цветочками. Верхнюю полку стеллажа венчала бронзовая фигура какого-то индийского божка, восседавшего на троне.
– Это – коллекция Генри, − пояснила хозяйка дома. – Он собирает ее более двадцати лет по всему миру. По-моему, таким образом он убивает время в чужих городах, шляясь по разным стекольным лавкам. Но все равно симпатично, не правда ли? Кстати, теперь эта коллекция стоит уйму денег!
Я промямлил, что коллекция действительно великолепна, хотя, как прикинул, предложи мне ее, вряд ли взял бы и даром, а широченный стеллаж наверняка бы занял половину спальни в моей московской квартире. Что же касается особняка, то, достанься мне таковой, вряд ли я смог бы жить в пугающей громаде подобных пространств.
Мы вновь вернулись в гостиную, напоминавшую тронный зал, и уселись пить чай, когда в дверях появилась простецки одетая девушка: в босоножках, художественно изодранных джинсах и простенькой майке. Первое, что отметил мой взгляд – отсутствие на ней бюстгальтера. Впрочем, для ее крепкой груди, чьи соски выпирали на легкой ткани, никаких предметов поддержки очевидно не требовалось.
Я сразу понял, что это та самая Нина. В меру худенькая, высокая шатенка с косичкой-хвостиком, перехваченным заколкой. Губы ее были чувственно и призывно пухлы. Чем-то она напоминала Барбару, буквально сиявшую своей женской породистой зрелостью, но была еще по-девичьи хрупка, а слегка выдающиеся скулы и ясные серые глаза, в которых сквозило упрямство, выдавали явно критичный склад ума и даже некоторую недоброжелательность ее натуры, что невольно укололо меня и заставило подобраться. И еще. На меня накатила какая-то непонятная тревога. Но в ней не было предощущения опасности. И в следующий миг дошло, что, возможно, судьба свела меня с той, что и станет частью судьбы…
Я даже опешил от такого внезапного и пронзительного озарения, словно опьянившего меня, а после, будто встряхнувшись, с ироничной любезностью пожал ее руку. И поймал на себе изучающий взгляд. В нем было естественное любопытство к чужаку, инстинктивный интерес к особе иного пола, которая в диковинку в привычном мире, но в следующий миг мелькнуло нечто еще… И тут мне показалось, что в этом взгляде дрогнуло: «неужели?»
Но, прежде чем хоровод всяческих непричесанных мыслишек не повел меня ложным путем залетного ловеласа, я придал своей физиономии застенчивую отчужденность. Впрочем, как мое актерство выглядело со стороны, не знаю. Одно я уяснил точно: рассчитывать на быструю победу над этой девочкой не приходилось. То есть, в смысле физической близости я как раз почувствовал вероятности. Но они ничего не значили. А вот стать необходимым и единственным для нее, было задачкой каверзной.
Она не сводила с меня испытующего, даже слегка испуганного взгляда, от которого во мне поднималась сладкая, как тающая сахарная вата, волна взаимного понимания друг друга и первой божественной влюбленности. Мы словно застыли одни в этом мире, поедая друг друга глазами, а все окружавшее стало блеклой, неясной декорацией. Лишь отстраненно доносилось щебетание Барбары, подливающей нам чай, что, дескать, теперь мы будем жить вместе; что я, пускай и иностранец, выполнял важное государственное задание этой страны, и теперь нахожусь в отпуске…
− Так ты что, шпион? – сорвалось с губ Нины, словно плевок. А взгляд тут же померк, заволокшись брезгливым предубеждением.
«Шпион» прозвучало как «вор». Кстати, вполне равнозначные понятия.
Крах начавшейся любви. Аборт после минуты зачатия. Несостоявшаяся теща, роковая разрушительница судеб. Глупая болтушка.
Барбара, ты же убила сейчас своих внуков и всю свою будущую династию аристократов, мечтавших, наверное, породниться с территориальными потомками Рюриковичей…