− А если сейчас подкатит братва? − затравленно спросил Квасов.
− У нас еще много гранат, − заметил Слабодрищенко, открывая водку.
− Тогда так… Завтра проводишь нас на дачу… Ты за рулем. У тебя ксива, а у нас жмурик…
− Посодействуем.
На том и порешили. Пьянка затянулась до утра.
Жуков ощупывал пояс с деньгами и громко удивлялся несообразностям жизни. Ему хотелось бежать, куда глаза глядят, но бросать товарищей в беде представлялось делом трусливым и скользким.
В итоге Слабодрищенко предложил, прослезившись сурово, тост за усопшие безвременно души, пожелал им счастья в их загадочном далеке, всяческих успехов и даже здоровья, что утратившие остатки юмора Жуков и Квасов восприняли с должной серьезностью и скорбными выражениями лиц.
Последней фразой Квасова в этот вечер была:
– Чтобы русские не правили миром, Бог создал водку…
Все трое заснули за столом, пав головами в тарелки с селедочными скелетами.
Осенний настырный ветер колотил в фанерные заслоны окна. Жужжала, изнеможенно ползая в опустевшем стакане, мокрая пьяная муха. Мощно и ровно храпел Слабодрищенко, подминая щекой заветренный салат, устраиваясь в нем поудобней. Помигивали уличные фонари сиреневым призрачным светом. Коченел труп в багажнике.
Город замер в ощущении тревожной зари.
Нина прилетела в Москву, когда я вполне освоился с бытом, наладил машину и приступил к розыску Жукова.
Скромная квартира на отшибе города ее совершенно не смутила, тем более, одну комнату практически целиком занимала обширная кровать, с которой, в угаре страсти, нам пару раз удалось-таки сверзиться.
Я окончательно уяснил, что влюбился в нее всецело и беззаветно; она была сродни наркотику, я цепенел от пленительной глубины ее глаз, − серых, открытых, словно сияющих юной чистотой. Я зарывался лицом в нежные струи ее пряных волос, я растворялся и пропадал в ней, чтобы снова и снова, на миг вынырнув в обыденность, забыться в безбрежности ее совершенства.
Естественно, как бы ни было обидно, до знакомства со мной она не жила под стеклянным колпаком, но и я не заслуживал поощрений как со стороны блюстителей высокой морали, так и женоненавистников.
Ни в какие шикарные отели она не стремилась, к дискотекам и к казино относилась едва ли не с презрением, зато обожала рестораны с домашней кухней, ибо стряпню ненавидела органически. Щедроты ее папы, не ведающего, в чьи лапы угодила его дочь, позволяли нам каждодневно предаваться самому изысканному обжорству.
От Большого театра и московских музеев она пришла в трепетный восторг, и меня коснулось редкое чувство гордости за свою измученную страну, хотя поневоле мне приходилось играть тягостную в своей фальши роль восхищенного славянскими древностями иностранца. В Кремле, глубокомысленно и уважительно кивая, мы обошли царские надгробия в храме, поглазели на иконы и фрески, виденные мною добрый десяток раз, заглянули в жерло Царь-пушки… На том культурную программу мне пришлось завершить, ибо не стоило забывать про основную задачу.
Укрепидзе заверял, что тщательно отрабатывает связи Жукова, но ни единой нити, ведущей к его лежбищу, покуда не обнаружил. Кроме того, дополнительно выторговал у меня пару тысяч на непредвиденные оперативные расходы. Я заплатил, не моргнув глазом, в твердой уверенности дальнейшего вымогательства на разного рода внеплановые затраты. Милиционер явно наращивал пробудившийся финансовый аппетит. От моей помощи он категорически отказался, что поселило во мне смутные подозрения: а не решил ли сметливый оперок повести какую-нибудь витиеватую игру? Его собратьев я знал превосходно, их цинизм и двуличие являлись частью профессии, а потому ухо предстояло держать востро. Мир, увы, пронизан подлостью и интригами, в чем я лишний раз убедился после звонка Уитни, сообщившего обескуражившую меня весть о предавшем его Ричарде. Уитни готовил здесь, в Москве, какую-то заковыристую аферу, в которой мне предстояло, думаю, принять участие. По крайней мере, он связал меня с одним здешним своим помощником − пожилым респектабельным делягой, кто готовил некий значительный контракт. На подписание контракта должен был явиться Ричард, а также некие личности, заинтересованные в кончине Роланда Эверхарта. То есть меня ждали, судя по всему, увлекательные приключения. Однако до их начала следовало разобраться с канувшим в неизвестность Жуковым.
К его матери Укрепидзе решил наведаться под личиной водопроводчика или же телефониста. Произвести ремонт, денег не брать, попутно починить какую-нибудь разболтавшуюся розетку, и ненастойчиво разговорить старушку, вызвав ее на откровенность. День и время визита он обозначил, сказав, что немедленно отзвонит о результате, однако я посчитал не лишним проверить его радивость.
Памятуя успешно освоенные в разведшколе дисциплины, оставил машину за два квартала от нужного дома, и посвятил около часа неспешной прогулке по окрестностям. Район был старый, тусклый, выстроенный в середине прошлого века, с множеством сквериков, закоулков, разросшихся деревьев и густого кустарника.
Две машины, стоявшие среди множества иных легковушек на территории оперативного интереса, показались мне подозрительными. В одной из них, сиром «Жигуленке», сидели двое мужиков, а чуть поодаль, прижавшись к «ракушкам» виднелась серая «Волга», также с двумя ожидавшими кого-то дядьками. Слой дорожной пыли на капоте и оперении «Волги» никак не вязался с новеньким, будто из-под пресса, номерным знаком. У водительской двери лежало пять окурков − верный признак поджидающих добычу хищников с погонами.
Я вернулся к своей машине и поехал обратно, встав на примеченное место за трансформаторной будкой, откуда просматривался подход к подъезду и обе загадочные машины.
Укрепидзе не обманул ожиданий, прибыв к оговоренному сроку. К нему незамедлительно направились парни из «Жигулей». Судя по выражению лиц, с неким установочным докладом. Когда же опер напялил на себя спецовку телефонного мастера, я понял, что ребята готовили почву для его визита, − то ли повредили провод, то ли контакт в распределительной коробке. Едва он скрылся в подъезде, они, не мешкая, уехали. Таким образом, секрет присутствия «Жигулей» раскрылся.
Укрепидзе действовал согласно плану, в его добросовестности я убедился, но уезжать, тем не менее, не спешил: меня озаботила странная «Волга».
Через некоторое время Укрепидзе вышел из подъезда. На лице его я отметил явное удовлетворение проведенной акцией.
Он завел свой потертый «Опель», и уже тронулся со двора, как вдруг хлопнула дверь подъезда в соседнем доме, и через сквер, будто догоняя отъезжавшую машину, метнулся тучный косолапый верзила. Он едва не столкнулся с выезжающей вслед серой «Волгой»; замахал руками, что-то горячо объяснил водителю, указывая в направлении свернувшего за угол «Опеля»; достигнув договоренности, едва не оторвав заднюю дверь, брякнулся на сиденье, и «Волга» шустро тронулась с места. Я поспешил пристроиться в хвост кавалькады, попутно размышляя, не последует кто-либо за мной? Если мои контакты с Укрепидзе зафиксировали гэбэшники, слежка была вполне вероятна. Впрочем, на всех маршрутах я тщательно проверялся, и ничего огорчительного пока не отметил.