— Сколько же ей лет?
— Семьдесят.
— Ого!
— А чего «ого»? У страха глаза велики, кореш, вот чего скажу.
— И… ты женился? — спросил я, следуя логике событий.
— Ты че?.. — нахмурился Сеня. — Это ж смешно… Кто ж в такой брак поверит? Немцы не дураки, просекут: фиктивка…
— А тогда… как?
— Она меня это… — неохотно доверился Сеня. — Ну… усыновила, в общем.
Я подавленно молчал, не зная, каким образом прокомментировать такое знаменательное событие в Сениной непростой судьбе.
— Она вообще-то у меня бабка ничего, — повествовал между тем Сеня. — Хозяйственная. Пивнушка у нас, магазин… Вот скоро закончится эта бодяга с армией, займусь домом. Гараж построю, веранду… А то мама уже заела: сутками дома не появляюсь…
— А она знает, чем ты…
— Знает, — подтвердил Сеня с ухмылкой. — А ей даже интересно, понял? Нравится ей… Романтика. Уважает. Бабы, кстати, разбойников любят. А потом… это ж временно, мама понимает…
— Ты думаешь, все лопнет, как только уйдет армия?
— Конечно! — решительно мотнул головой Сеня. — Закроют Шпиренберг — труба всему «контрабасу». Девки продажные? Да они уже в Москву едут, а не в Берлин, там это дороже. Эмигранты тоже обратно ломанутся, в России дела колбасить… Ну, кто наворовался, как Изя, к примеру, куда-нибудь в Америку намылится; лично он собирается, кстати…
— Чего там делать?
— А здесь чего? — резонно заметил Сеня. — Как только армия уйдет, немцы сразу же гайки начнут заворачивать. Ну, вот у тебя, допустим, есть магазин. Все знают: хозяин — русский. И кто в магазин ходит? Русские и ходят. А немцы — нет. Ну, какие-нибудь залетные разве… Немцы идут к своим. Мне это моя старуха четко прояснила. Ну ладно, поехали к литовцам, они какой-то бардак в Карлсхорсте для туристов-автомобилистов открыли, надо с них начинать получать…
С кого мы брали мзду? Исключительно с тех, кто занимался нелегальными делишками. С владельцев всяческих подпольных притонов, самодеятельных распространителей наркотиков, торговцев краденым…
Немалый доход приносили разборки между коммерсантами. Отмечу, разборки с нашей стороны отмечала объективность и справедливость. Ни одной из спорящих сторон заведомого предпочтения не отдавалось.
Если ответчик был не прав, ему приходилось платить, как бы он ни старался выкрутиться. Если же истец заблуждался в своих претензиях, заблуждения выходили ему тяжким материальным уроном, и никакие его дружеские отношения с нашей командой роли тут не играли.
Литовцы-нелегалы, которых мы собирались рэкетнуть, занимали две квартиры в старом доме, стоявшим на окраине Карлсхорста, неподалеку от госпитального комплекса. Квартиры, ясное дело, были сняты за изрядную взятку, отданную местному армейскому начальству.
Вначале нас приняли за клиентов, радушно пригласив в апартаменты, но затем, узнав о цели нашего визита, владельцы бардака — ребята крепкие, ушлые и, по всему чувствовалось, агрессивные — заметно напряглись, готовясь пойти на откровенный конфликт и категорический отказ что-либо платить.
Сеня между тем вел себя с обескураживающим добродушием и непосредственностью: похлопал по попам девочек, попросил стаканчик лимонада и, усевшись с ним в плюшевое кресло, неторопливо изложил свою позицию.
— Мы, ребята, люди подневольные, — сказал он. — Находимся при исполнении, так что на нас обижаться — как на телеграфные столбы… — Он указал в окно, где действительно какие-то столбы высились. — Вот. Мы от Монгола. То есть никакой самодеятельности и туфты. Если «крыша» у вас есть, давайте встречаться с «крышей». Только ее нет — уже проверено. А значит, так: у вас бизнес, и у нас бизнес. Хотите зарабатывать — надо делиться. Не хотите — лавочку придется закрыть. Теперь слушаю вас.
— Сколько? — спросил мрачно один из литовцев.
— Двадцать тысяч марочек в месяц, — ответил Сеня беспечным тоном.
— Да вы чего, ребята? Это ж грабеж! Мы столько и не зарабатываем!
— А врать грешно, — укоризненно произнес Сеня. — Вот факты. Каждый клиент платит за сеанс полтишок как минимум. Девочек восемь. У каждой в среднем пять клиентов в день. А когда «челноки» в Карлсхорст прибывают, то и десять… Берем калькулятор… — Сеня и в самом деле достал из кармана куртки калькулятор. Подсчитав общую сумму, продемонстрировал ее литовцу. Повторил: — Это минимум. А факты проверены.
— Мы должны подумать, — процедил литовец, каменея лицом.
— А мы должны ехать. — Сеня встал с кресла. — До встречи. Завтра вас навестим. — У двери он обернулся. Заметил: — У вас, ребятки, сейчас будет рождаться много всяких идей. В том числе: свертываемся и перебазируемся. Так вот, все идеи — неправильные и убыточные. Правильная только одна идея, самая простая: заплатить и жить спокойно. А мы вам и клиентурки подсыпем, учтите.
— Поехали, — сказал я, с тревогой взглянув на часы. Мы уже запаздывали с выполнением главной сегодняшней задачи: встретить в Шпиренберге самолет с ответственным грузом.
Аэропорт контролировали чеченские бандюги, выходцы из бывшей совдеповской сицилии, имевшие отношения с нашей командой довольно враждебные: в недалеком прошлом право Монгола на долю в контрабандном бизнесе пришлось отвоевывать с оружием в руках, неся жертвы, и лишь путем долгих переговоров на высоком криминальном уровне в Москве конфликт был кое-как притушен. Однако новое его обострение было вполне вероятным делом: чеченским таможенникам-общественникам очень не нравилось, что мимо их носа проплывают изрядные куши, не облагаемые ни малейшей пошлиной, и они всячески провоцировали нас на стычку, знаменовавшую новый этап войны. Крови эти существа не боялись, вежливость расценивали, как признак слабости, а любой косой взгляд — как тяжкое оскорбление.
Дабы лишний раз не дразнить зверя в образе горных орлов, Сеня в одиночку отправился в аэропорт через центральные ворота части, а я лесной тропой двинулся в сосняк, где у забора, окружавшего воинскую часть, укрывался в чащобе грузовик —перевозчик товара.
Вскоре через забор полетели коробки с сигаретами. Укладывали их в кузов прилетевшие тем же рейсом вьетнамские нелегалы, чей перевоз в Европу из России приносил Монголу внушительные барыши.
Плотно забив кузов вьенамцами и куревом, мы двинулись обратно в Карлсхорст.
Азиатов ожидала следующая участь: матрац в превращенном в ночлежку бывшем фабричном общежитии для еще гэдээровских иностранных рабочих, битком забитом их же соплеменниками, и каждодневная работа распространителями сигарет у входов в метро за пятнадцать-двадцать марок в день. Какие-либо перспективы, связанные с получением статуса, у этих бедолаг, осколков разлетевшегося на фашисткие, что называется, знаки социалистического содружества, отсутствовали напрочь.
Водитель грузовика, пунктуальнейше исполняя все правила дорожного движения, тронулся в опасный путь: остановка машины полицией означала материальные потери, арест и цивилизованную немецкую тюрьму Моабит.