– Снижаешься над горами, орел…
– А сколько перьев ветер вылущил! – грустно согласился Алихан. – Хорошо, что еще летаю, что когти не обломал и клюв не притупился…
– Думаешь? – с сомнением посмотрел на него Фарид.
– Верь!
– Нужен тебе этот клюв… Ты уже с рук приучился есть. Вареное мясо.
Алихан улыбнулся. Он не обиделся. Он действительно стал другим. И правильно: тот, прежний – горячий, бескомпромиссный воин, расценивавший жизнь как сон, а смерть – как шаг в вечность, недолго бы просуществовал в сегодняшней окружающей его среде, к которой привязывали многие удовольствия, ранее презираемые им, а ныне ставшие смыслом и сутью.
Ныне он полагал, что избегать соблазнов не стоит, ведь их так мало…
Орел превратился в змею. Мудрую, ловкую, ядовитую…
«Но ведь и змеи полезны,» – усмехнулся про себя Алихан.
Посовещавшись, мы все-таки решили посвятить Василия в наши кладоискательские планы, чье осуществление предполагало фрахт судна и нуждалось в серьезных и квалифицированных трудозатратах. А море мой флотский приятель знал.
Нам предстояло не только найти банку, где лежала «немка», но каким-то образом проникнуть в отсеки подводного корабля. Впрочем, каким именно образом это следует делать, мне пояснил папаня, с гордостью продемонстрировавший тротиловые шашки, контрабандой вывезенные им из Москвы.
Я прямо-таки оторопел от подобного сюрприза, но мое возмущенное замечание о том, что желание получить второй срок по одному и тому же делу если у кого и имеется, то исключительно у президента, папа выслушал с покровительственной усмешкой, сказав:
– От первого срока ты открутился, а второй дали бы мне, да и то – вряд ли, учитывая преклонные годы и старческое слабоумие. К тому же кто бы стал шмонать почтенного человека?
Тротил папа вез на себе, как террорист-смертник.
Чекист Сергей, всю жизнь посвятивший борьбе с контрабандистами, благосклонно папе поддакивал, а затем продемонстрировал мне свое имущество, незадекларированное на проездах через таможни: высокотехнологичный, сделанный из прочнейших космических полимеров пистолет «глок-17».
– Привык я к оружию, – поведал он грустно. – Без него как без рук… Да и что нас ждет в этих пампасах? Какие трудности? Кто знает…
Я открыл рот, дабы объяснить этим преступникам, что самыми опасными типами среди мирного населения Канарского архипелага являются исключительно они, но папаня, с интересом рассмотрев «глок», опередил меня, поведав, что прихватил с собой инструмент для нарезки ствола в подводном пистолете и пачку мелкокалиберных патронов, так что его самодельный агрегат тоже будет ого-ого! А уж что до прицельности…
Я закрыл рот и слабо махнул рукой, осознав бесполезность дискуссии.
Подремав пару часов в четырехкоечном номере дешевой гостиницы, оккупированной английскими студентами, подрабатывающими на Тенерифе, в сумерках ночи мы тронулись в путь.
Я и Вова покатили к причалу, загнав «мерседес» в чрево океанского парома, после чего с комфортом разместились в одном из ресторанов огромного судна.
Нам было куда легче, нежели Сергею, папане и Василию, отправившимся к Фуэртевентуре на катере.
Покидая Тенерифе, я даже и представить не мог, сколь необычной будет моя встреча с соседним островом – иной планетой.
Древняя вулканическая стихия, вздыбившая из своего нутра над океаном эти клочки суши, заложила в каждый из них исходную непохожесть, неспособную нивелироваться никакими усилиями цивилизации.
Сойдя с парома, мы растерянно уставились на расстилавшуюся вокруг безжизненную землю, серые однообразные сопки и редкие припортовые строения.
Над нами висело огромное белесое небо раннего утра. Океан бился в завалы бетонных чушек, защищающих полосу берега.
Вспоминая слова Василия о том, что на данном острове проживают в большинстве своем богатые немцы и англичане, я невольно преисполнился скептицизмом по отношению к правдивости такого его утверждения, одновременно смутно размышляя об извращенных вкусах некоторых толстосумов.
«Мерседес» покатил на север острова по узкой, петляющей по склонам вулканических сопок дороге.
Обозревая лунный ландшафт за оконцем автомобиля, я откровенно прокисал, вспоминая чудный Тенерифе с его зеленью, чистенькими городишками, ресторанчиками, дискотеками и казино; тротуарами, выстланными цветным мрамором, праздной толпой…
Здесь же нас окружало царство мертвого унылого камня, изъеденного ветрами и солнцем.
Я невольно вспоминал влажные просторы российских лугов и лесов.
Родная нордическая флора виделась отсюда некими буйными джунглями Амазонки.
Расстилавшийся вокруг марсианский пейзажик оживляли лишь мужественно выживавшие на каменистых склонах редкие салатовые перья алоэ и лепешки кактусов с оранжевыми выростами своих кисло-сладких плодов – ценнейшего по своим питательным свойствам фрукта, как меня опять-таки уверял канарский старожил Вася.
Тут уж будешь питательным, выгрызая соки из камня…
Володька, до сего момента с подозрением озиравший окрестности, внезапно произнес:
– А ведь прав был дед насчет неба-то… Помнишь? Глянь, какое!
Мы уже забрались высоко в горы, прибрежные сопки плавными серо-оранжевыми волнами застыли внизу, а бездна неба словно приблизилась к нам, и ее глубина и ширь завораживали, словно здесь сходились какие-то тайные космические стихии, грани иных миров…
И безжизненный камень внезапно показался прекрасным в своей гармонии с великолепием этих небес.
Вот где надлежало бы, вооружившись мольбертом, написать картину «Какой простор!».
А городок, открывшийся после умопомрачительно крутой горной дороги, был чист, весел, беспечен и нес в себе все признаки цивилизованной Европы с ее бензоколонками, магазинами, аккуратными белеными домиками с черепицей крыш, рекламными щитами и искусными вывесками над дверьми местных ресторанов.
Я очутился не то в Германии, не то в Испании, не то в Англии… Здесь соседствовали все традиции. Традиции лучших Испании, Германии и Англии.
И лишь недоуменным воспоминанием отражались в сознании дикие пустоши недавних гор, синими пятнами видневшиеся вдалеке.
И – удивительно: желалось вернуться к ним, в их первозданную необъятность.
Городок омывал океан, и мы, выйдя на безлюдный берег, тянувшийся солнечной песчаной далью, тихо и счастливо дурели от прозрачности воды на проплешинах прибрежных вымоин и сочетаний сини, зелени, золота, соревнующихся между собой в своем утверждении – бесконечном…
К вечеру прибыли наши мореходы.
Папаня, хотя и ощутимо подустал, находился в приподнятом настроении, и мы понимали его: он возвратился в прошлое, он становился тем, кем был более полувека назад, – молодым парнем, ступившим, избегнув страшной гибели, на незнакомую землю, на берег, что ныне именовался пляжем…