Но двое или трое спешенных велосипедистов уже делали первые выстрелы. Водитель наконец разглядел съезд с дороги и, не обращая внимания на свистевший, как чайник, двигатель, выжимал из «газика» все, что мог.
Пули выбивали щепу из деревянных ящиков, дырявили борта, зашипела спущенная шина. У Мальцева закончился второй, последний диск к ППД. Он нашаривал на поясе гранату, когда увидел широко раскрытые глаза своего товарища и напарника Петра Чернышова.
Одной рукой он держался за борт машины, второй зажимал рану под горлом.
– Петька, что с тобой? Я сейчас…
Машину встряхнуло с такой силой, что Чернышов свалился. Из раны между ключицами толчками выбивало кровь. Петр что-то пытался сказать, но сумел лишь схватить Николая за рукав. Изо рта тоже брызгала кровь.
Через километр машину остановили. Петр Васильевич Чернышов, пограничник шестой заставы, умер от тяжелого ранения. Его положили на траву и принялись срочно бинтовать техника-интенданта.
Дела у него обстояли плохо. Пуля пробила тело в месте соединения руки с плечом. Пока тряслись на ухабах, он наполовину истек кровью. Круглое лицо вытянулось, стало бледным и спокойным.
Перевязать такую рану трудно. Истратили три индивидуальных пакета, навертели сверху комок из нательной рубахи запасливого шофера.
– Умер лейтенант… кажись. Не дышит.
– Немного дышит, – приложив ухо к груди, возразил Николай. Не удержавшись, выругался: – Кой черт его понес грузовик смотреть! Дружка моего убили, и сам такую рану получил, что вряд ли выживет. Рука почти напрочь оторвана. Зато настрелялся вдоволь.
– Малахольный он был, – вроде с сочувствием проговорил шофер. – Все вперед рвался, любил, чтобы его лейтенантом называли. Стеснялся, что снабженец.
– Нельзя ни за хрен людей подставлять, – не мог успокоиться Мальцев. – Петро такой бой пережил, сколько людей на заставе полегло. Но мы свой долг выполняли, а здесь этот Олег дурью маялся. Ладно, грузим в кузов обоих.
Но интендант Олег уже не дышал. Когда привезли на место сбора исклеванную пулями машину и доложились майору, начальнику штаба, тот кивнул головой и стал расспрашивать насчет обстановки на дорогах.
– Немцы кругом. Идут потоком и на машинах, и на велосипедах. Интендант погиб и наш пограничник, Петро Чернышов.
– Ваш… наш, – рассеянно кивнул начштаба, разглядывая документы Олега. – Старательный парень был.
– Товарищ майор, – обратился кто-то из тыловиков, разгружавших машину. – Тут патронов кот наплакал. Гранат немного и ящиков десять противогазов. Обувь еще, портяночный материал – три рулона.
– Раздайте людям, пригодится. А ты, сержант, шагай к своим.
– Мне бы дружка забрать. Похоронить…
– Без тебя похоронят. Иди к Журавлеву, мы тут не в тылу отсиживались. Тоже потери имеются.
Пока шел к своим, Николай увидел, как всего за несколько часов изменился лес. Заметно прибавилось людей, паслись лошади, стояли распряженные повозки. Виднелись воронки от бомб, сосны топорщились свежей щепой, по оранжевым стволам стекала смола. Под ногами хрустели сбитые ветки.
В одном месте взрыв свалил огромное дерево, оно торчало обрубком на высоте метра, а ствол проломил целую просеку. Несколько красноармейцев лениво ковырялись в земле. Здесь была песчаная почва, копать легко, но распоясанные бойцы в нательных рубашках не торопились.
Николай хотел сказать им, что без окопов не обойдешься. Увидел лежавшие в ряд тела, не меньше десятка, понял, что роют братскую могилу.
– Эй, сержант, закурить есть? – спросил здоровяк с пухлой, как у бабы, грудью.
– А ты откуда взялся такой откормленный? – Еще заметил, что тот сидит без ботинок, как у себя дома, а винтовки вообще не видно.
– Не хами, я тоже сержант. Старший…
– А чего тогда сопли жуешь? Расселись, пятки чешете, а ваших товарищей мухи жрут. Копайте, раз приказали!
Приближенный к старшему сержанту красноармеец взвесил в руке лопату. Мальцев, не в силах сдержать злость, невольно шевельнул стволом автомата.
– Что, стрельнуть собрался? У нас тоже винтари имеются.
– Нечем стрелять. Оба диска час назад в немцев высадил.
– Ерой, значит, – ухмыльнулся здоровяк. – А мы простые красные армейцы, своих павших товарищей хороним. Иди, не мешай нам.
В душе Мальцева уже до края поднялась злость. Он хотел сказать что-то язвительное, но от напряжения из горла вырвалось лишь шипение. Он сделал шаг к здоровяку в распахнутой рубахе.
– Титьки, как у бабы, отрастил, вояка хренов! Винтовки в песке валяются.
– Шагай отселя, – подняла гвалт вся компания. – Командир нашелся!
На шум приблизился патруль. Свои, пограничники. Мальцева тоже узнали.
– Чего случилось?
– Я с шестой заставы. Вот эти рожи мне доверия не внушают.
Бойцы, понимая, что с патрулем шутить опасно, встали, подобрали винтовки, стали вынимать красноармейские книжки. Оказалось, остатки роты того же самого полка, куда входил батальон Зимина.
Прибежал куда-то отлучившийся лейтенант, совсем молодой.
– Сколько у вас людей? – спросил патрульный.
– Сюда пришли тридцать с лишним.
– Постройте их.
Оказалось в наличии человек на семь меньше, некоторые без винтовок. Пока патруль разбирался, Мальцев добрался до своих. Встретили, как будто год не виделись.
– Черныша убили, – сказал Николай и прислонил к дереву его винтовку.
– Что там произошло?
Выслушали невеселую историю, покачали головами, пожалели Петро Чернышова. Будько в сердцах выругался:
– Надо же было затеваться с этим ЗИС-5! Тут без вас целый обоз приблудился, и боеприпасы, и харчи. Даже артиллерией обзавелись.
– Насчет беженцев ничего не узнал? – спросил Журавлев.
– Ничего определенного. Кого-то успели отправить, но тянули до заявления Молотова. Не верили, что война началась. А затем, когда эшелоны на восток пустили, немцы железную дорогу разбомбили.
Чтобы успокоить капитана, стал объяснять, что многие двинулись своим ходом на восток. Немцы беженцев вроде не трогают. Глядишь, доберется Вера потихоньку до своих.
– Беженцы пешком, а немцы на колесах, – с горечью заметил Журавлев. – Тянули до последнего, не разрешали уезжать. Вот и мечутся по дорогам женщины да дети. Что, немцы с воздуха станут разбираться, где военные, а где бабы с детишками?
Николай промолчал. Успокаивать Журавлева бессмысленно. Все сам хорошо понимает. Пошел к ребятам, поговорили о невеселой обстановке.
Затем Мальцева отозвал в сторону начальник заставы. Туда же подошли политрук Зелинский, комбат Зимин и старшина Будько. Журавлев при всех избегал спрашивать Николая насчет общей обстановки. В воздухе висело слово «паникерство», Зелинского уже дважды вызывали к комиссару, требовали поддерживать боевой дух личного состава, пресекать панические разговоры.