Казалось бы, есть более чем аргументированное письмо Сталину, есть завуалированная просьба его правой руки Поскребышева — достаточно одного звонка, чтобы Платтена отпустили на волю, но в том-то и заключалось иезуитство Берия, что он, чуточку ослабляя хватку и вселяя надежду, давал жертве помучиться… Почти два месяца ходила бумага по инстанциям, на ней множество виз, подписей и печатей — ив конце концов заранее предрешенное заключение: «Жалобу о пересмотре дела Платтена Ф. П. оставить без последствия».
А дальше — мрак. Никто не знал, что с Платтеном, где он, жив или не жив. И лишь в 1956 году заместитель Генерального прокурора СССР Е. Варский направил протест в Военную коллегию Верховного суда СССР. Е. Варский считает, что приговор в отношении Платтена полностью подлежит отмене, а дело должно быть прекращено за отсутствием в действиях Платтена состава преступления. Кроме того, он обращает внимание на то, что к Платтену применялись незаконные методы следствия, а сами следователи нарушали нормы уголовно-процессуального кодекса — это нашло подтверждение в материалах дела.
«Исходя из формальности, что Платтен не имел в последнее время разрешения на хранение револьвера, — говорится далее в протесте, — военный трибунал осудил Платтена, не учитывая показания подсудимого, что он приобрел револьвер в Швейцарии и хранил его в память о революции».
Далее он просит приговор от 29 октября 1939 года отменить и Платтена Фрица Петровича полностью посмертно реабилитировать.
Значит, посмертно. Все-таки посмертно. А где и отчего он умер? Или был убит? Есть справка, что «Платтен, отбывая наказание, 22 апреля 1942 года умер от сердечно-сосудистого заболевания». Надо же, 22 апреля — в день рождения своего друга, которому двадцать четыре года назад спас жизнь.
Что ж, может быть, Платтен и умер от инфаркта, а могло быть иначе. Мы знаем, как организовывались эти заболевания и какие нравы царили в лагерях. Интеллигентный, не очень здоровый человек — напомню, что у него не было одного легкого и бездействовала левая рука, мог оказаться легкой добычей для уголовников, вертухаев, кумовьев и прочей лагерной публики.
Ушел Фриц Петрович Платтен, а с ним целый мир — мир романтиков революции, бескорыстных борцов за правое дело, мир людей, свято верящих в то, что народу они несут мир, покой и свет разума. Казалось бы, где благополучная Швейцария и где раздираемая противоречиями и умытая кровью Россия? Что швейцарскому краснодеревщику до русского слесаря? Что вождю швейцарских социал-демократов до вождя российских большевиков? Жил бы в своем Цюрихе, руководил своей партией, глядишь, пробился бы в министры, но Платтен отказался от этого, он поставил на карту свою жизнь и за все, что он сделал, заплатил своей же жизнью. Более высокой платы у человека нет.
Никто не знает, где могила Платтена, и памятника ему нет ни в Цюрихе, ни в Москве. Так пусть же вместо памятника будет память в сердцах его потомков, ради которых он жил, боролся и страдал.
Все началось с того, что в далеком 1932 году японские войска вторглись на территорию Маньчжурии и создали марионеточное государство Маньчжоу-Го во главе с последним императором цинской династии Пу И. Так как император был не более чем декоративной фигурой и всеми делами в якобы независимом государстве заправляли японцы, Маньчжурия стала превращаться в плацдарм для нападения на Советский Союз: в бешеном темпе строились дороги, аэродромы, укрепрайоны и другие военные объекты.
Через шесть лет все было готово. Не откладывая дела в долгий ящик, японский генеральный штаб разработал директиву с весьма недвусмысленным названием «Основные принципы плана по руководству войной против Советского Союза». Задачей первого этапа был захват Приморья и Северного Сахалина. Затем — «быстрое разрушение транссибирской железной дороги в районе Байкала с тем, чтобы перерезать главную транспортную артерию, связывающую Европейскую часть с Сибирью».
С чисто азиатским коварством японцы начали готовить мировое общественное мнение, раструбив во всех газетах, что земли в районе озера Хасан всегда принадлежали Маньчжурии, а высоты Безымянная и Заозерная чуть ли не святыни маньчжурского народа. 15 июля 1938 года японский посол в СССР предъявил требование снять с этих высот погранпосты, а через пять дней потребовал вывести всех пограничников из района озера Хасан, так как и высоты, и озеро принадлежат независимому государству Маньчжоу-Го.
В наркомате иностранных дел подняли Хунчунский протокол, подписанный еще в 1886 году, где было четко сказано, что эти земли принадлежат России, но японцы не обратили на это никакого внимания. Больше того, они подтянули к границе три пехотных дивизии, мех-бригаду и кавалерийский полк. К устью реки Тумень-Ула подошел крейсер, а за ним 14 миноносцев и 15 военных катеров.
29 июля японцы ринулись на Безымянную. Их было более двухсот человек, а защищал высоту наряд из одиннадцати пограничников. И хотя бой был неравный, к тому же почти половина пограничников погибла, они не отошли и дождались подмоги. Враг был отброшен, но ненадолго. Перегруппировав свои силы, японцы бросились на Заозерную. На высоте было всего тридцать пограничников и взвод саперов, а штурмовало ее два полка. Сопротивление было яростным, дело доходило до штыковых контратак, саперы подрывались вместе с противником, но 31 июля высоты отошли к японцам.
Плохо подготовленные попытки отбить высоты успеха не имели. И тогда из состава Дальневосточного фронта был выделен 39-й стрелковый корпус, основательно усиленный танками, самолетами и артиллерией. К 5 августа в районе озера Хасан было сосредоточено более 15 тысяч человек, 285 танков, 237 орудий и 250 самолетов. В море вышли боевые корабли и подводные лодки. Командовал этими силами комкор Штерн. Действиями авиации руководил комбриг Рычагов. 6 августа Штерн отдал приказ о переходе в наступление. Как только развеялся туман, Рычагов поднял в небо 180 бомбардировщиков и 70 истребителей. Бомбовый удар по высотам был страшный! Потом в дело вступила артиллерия. А в 17.00 поднялась пехота. Японцы сопротивлялись так яростно, что с Заозерной их выбили лишь 8 августа, а на следующий день была освобождена и Безымянная. Самураи тут же запросили мира, и 11 августа военные действия были прекращены.
А Москва ликовала! Москва праздновала победу и чествовала победителей. Шесть с половиной тысяч участников боев были награждены орденами и медалями, а 26 бойцов и командиров удостоены звания Героя Советского Союза. Не были забыты и Штерн с Рычаговым: за успешное руководство боевыми операциями им были вручены ордена Красного Знамени. Но главное не ордена, главное — они были признаны в своей среде и приняты в когорту надежных и умелых военачальников. Это было отмечено в приказе наркома обороны от 4 сентября 1938 года.
«Японцы были разбиты и выброшены за пределы нашей границы, — говорится в приказе, — благодаря боевому энтузиазму бойцов, младших командиров, среднего и старшего командно-политического состава, готовых жертвовать собой, защищая честь и неприкосновенность свой Родины, а также благодаря умелому руководству операциями против японцев т. Штерна и правильному руководству т. Рычагова действиями авиации».