Вскоре стало не до ротозейства. Один из «Юнкерсов» отделился от стаи и пошел на высоту. Ахнуло так, что Бориса оглушило, горло забило ядовитой гарью взрывчатки. Каменная баба на вершине кургана медленно проступала из оседающих клубов, плоское лицо оставалось безучастным. За много веков не первый раз на ее глазах люди убивали друг друга.
Наши самолеты не появлялись, «Юнкерсам» никто не мешал. Спасала земля, ставшая за лето каменно-твердой. Траншеи и норы держались, лишь осыпались брустверы. Одна из бомб шарахнула в окоп с шанцевым инструментом. После налета пошли глянуть, что осталось от ломов и лопат. Кто-то из штрафников, поднимая обломок черенка и скрученное лезвие штыковой лопаты, удивленно показал на непонятный комок.
– Это что такое?
Оказалось, кусок человеческого тела. В окопе прятался боец, его разорвало. Иван Межуев увидел кисть руки и застыл от страха. Над ним невесело посмеялись.
– Чего, Ванька, испугался?
– Собирай дружка по частям.
Люди падали духом, видя, как безнаказанно действуют вражеские самолеты. Сразу трое прикинулись контуженными и просили Митрохина направить их в медсанбат. Много чего повидавший командир разобрался не хуже врача. Заставил их присесть, встать, развести руки, достать кончиком пальца нос, проделать еще какие-то манипуляции, затем объявил:
– Ты шагай в санчасть, а вы двое топайте на место.
– Как же? Голова кружится.
– Ничего, завтра утром пройдет.
Над симулянтами потешались:
– Кузьмич, он лучше всякого фельдшера разбирается.
Другие советовали:
– Чего мелочишься? Шарахни из винта в ногу, а мы подтвердим, что с самолета стрельнули.
– Сам шарахай, если такой умный.
Небольшие вражеские части наступали слева и справа, обходя рубежи обороны. Выждав время, отступил полк по соседству. Сверху было хорошо видно, как пылит колонна пехотинцев, везут на лошадях орудия. Митрохин не мог дать команду на отход, опасался угодить под жесткие санкции приказа № 0227. Расстреляют к чертовой матери.
Среди штрафников усилилось брожение. Ночью исчезли трое. Митрохин нервничал, Воронкова злила неопределенность собственной судьбы. В политотделе армии лежал рапорт о его переводе на комсомольскую работу, но с подписанием тянули. Более того, позвонили и отчитали за слабую воспитательную работу.
– Что, бойцы плохо воевали? – напрашивался на комплимент Воронков.
– Это не твоя заслуга. А когда люди пропадают, сразу видны недоработки. Разберись.
Воронков принялся опрашивать бойцов насчет пропавших. Елхов усмехнулся, глядя на исписанный листок.
– Бумажки до адресата надо еще донести, а вниз спускаться опасно.
Он показал пальцем на вражеского мотоциклиста, пылившего вдалеке. Иван Межуев вяло долбил лопатой, пытаясь углубить окоп. Борис Ходырев вел мотоциклиста на мушке. Смуглое лицо сосредоточилось. Ствол трофейного пулемета двигался следом за клубком пыли.
– Огонь, – негромко подсказал Елхов.
Бывший капитан не являлся командиром, но Борис немедленно нажал на спуск. Межуев, бросив лопатку, уселся по правую сторону, направляя ползущую ленту. Расстояние было великовато, однако Ходырев довольно точно укладывал очереди, пули долбили сухую дорогу, поднимали фонтанчики земли. Воронкову не нравилась самодеятельность, но приказы требовали постоянных активных действий, и он не вмешивался. Борис перехлестнул колеса, мотоцикл завилял, свалился набок. Перед тем как нырнуть в промоину, немец погрозил кулаком русским.
– Метко стреляешь, – сказал Елхов.
– Пулемет хороший. Бьет без задержек.
Ходырев отсоединил раскалившийся ствол и заменил его на запасной. Через час прошли два звена «Юнкерсов-87» в сопровождении истребителей. Основная часть самолетов миновала холм, у них имелось свое задание. Истребители сбросили небольшие бомбы, которые рванули поблизости. Штрафник из расчета «максима» пытался убегать непонятно куда. Осколок вонзился ему в голову над ухом, санитары с опозданием начали перевязывать, но, судя по всему, рана была смертельная. Елхов заметил с непонятной усмешкой:
– Ну, вот, еще один кровью искупил.
Другой штрафник возрастом постарше перекрестился:
– Господи, упокой душу усопшему. Грешники мы, но прости нам грехи наши и прими покаяние, окажи милость…
Если усмешку бывшего комбата оставили без внимания, то причитания верующего встретили с издевкой:
– Нашел, где милость искать!
– Сдались мы твоему богу!
Ко всему прочему кончилась вода, которую носили за несколько километров, Митрохин послал за ней старшину Глухова и двух помощников. Группу перехватили у подножия холма и обстреляли. Глухов вернулся лишь с одним бойцом, без воды, явно напуганный, и показал пробитую флягу Митрохину.
– Гляньте, какая дырка. Если не уберемся отсюда, такие же дыры в головах заимеем.
– Куда твой боец делся?
– Вон, убитый лежит.
– Ну, хорошо, – успокоился командир роты.
Очередная смерть его совершенно не тронула. Хуже, если бы боец переметнулся к врагу, а погибших списывать легко.
Тем временем умер раненный в голову штрафник, а на юго-востоке усилилась канонада. Послали связного, он вернулся с короткой запиской ждать приказа, но приказ явно запаздывал. Митрохин хорошо понимал, что его подразделение – это не обычная стрелковая рота. Сидеть в неопределенности люди не будут. Они способны драться, а в такой ситуации лишь увеличится число дезертиров.
Из продуктов осталась крупа, но сварить ее не было возможности из-за отсутствия воды. К вечеру Митрохин послал в штаб дивизии Маневича и Ходырева.
– Я же при пулемете, – сказал Борис.
– Не убежит твой пулемет. Возьми винтовку, пойдешь с лейтенантом.
Идти предстояло километров шесть, а если делать круг от рощи, то наберется все десять. По дороге едва не наскочили на вражеский бронетранспортер. Он стоял на бугре, карауля пулеметом довольно большой участок. Теперь круг мог составить все пятнадцать километров. Сели перекурить, обсудили положение. Маневич по-прежнему держался с Борисом по-дружески, хотя стал полноправным командиром.
– Невеселые дела, Борька.
Ходырев согласился, что ничего веселого нет. Дул холодный ветер, оба замерзли и жалели, что не надели шинели. Надеялись пробежать туда-обратно, однако путь получался опасный. Бронетранспортер двинулся в другую сторону, но показались два мотоцикла. Слишком оживленными стали проселочные дороги.
– Подождем, – предложил Маневич.
Он достал из-за пояса трофейную гранату, отвинтил колпачок внизу рукоятки, потрогал шнурок с пластмассовым шариком на конце. Но вступать в бой было бы глупо. Не убежишь в степи от машин. Оба решили, что надо дождаться темноты.