– Откуда знаешь про Битцу?
– По телику вчера рассказывали. Туда может прийти любой, купить входной билет и продать свой труд. Ну, пожалуйста!
– Ладно, подумаю, – отмахнулась я. – Сегодня пятница, ты давай тогда быстрее пиши, чего с одной картиной ездить!
– Как с одной! – возмутилась Вера. – А эти не в счет?
– Эти нам самим нравятся.
– Я нам еще напишу, – весело ответила Вера, – мне тебя жаль, носишься целый день по городу, работаешь, как сумасшедшая. Вон, бледная вся, синяки под глазами и тощая, словно борзая. Знаешь, мне кажется, тебе надо больше есть и пить витамины.
Я с изумлением уставилась на Веру. Вот уж чего не люблю, так это вызывать чувство жалости. Ноги сами собой понесли в ванную. Зеркало отразило какую-то серую физиономию с лихорадочно блестевшими глазами. Подумаешь, просто забыла покраситься. Сейчас наведем румянец, нарисуем глаза и брови… Из ванной я вышла вполне довольная собой. Пора одеваться и топать в Дом моделей.
В этот самый момент зазвонил телефон. Высокий нервный женский голос влетел в ухо.
– Позовите Виолу Тараканову.
– Слушаю.
– Вас беспокоит мать Насти, дочь Элеоноры Михайловны.
Я слегка приуныл. Противная бабушка небось обиделась, и мне сейчас откажут от места. Но женщина как ни в чем не бывало продолжала:
– Мне крайне необходимо с вами встретиться, прямо сейчас.
– Извините, невозможно, тороплюсь на работу.
– У вас есть машина?
– Нет, езжу на метро.
– Тогда назовите свой адрес, заеду за вами и отвезу на службу, заодно и побеседуем.
Мы договорились встретиться через полчаса у входа на станцию “Речной вокзал”, и я стала одеваться.
– Слышь, Вилка, – спросила Вера, увидав, как я напяливаю брюки, – у тебя нет температуры?
– С утра не было, и сейчас превосходно себя чувствую, а что?
– Да лицо красное, словно из бани.
Ну, на нее не угодишь, то бледная, то пунцовая.
Я прибежала к метро на пять минут раньше, но серебристый “Фольксваген” уже стоял у ларька с мороженым. Внутри, на водительском месте, сидела женщина лет сорока, в элегантном летнем брючном костюме. Она явно не в секонде приобрела свой наряд.
– Именно такой вас и представляла, – улыбнулась дама и велела:
– Садитесь, говорите, куда везти.
Машина плавно выехала на Ленинградское шоссе и помчалась в сторону центра.
– Меня зовут Вероника, – представилась женщина, – и хочу сделать вам деловое предложение.
Немного ошарашенная, я слушала ее неторопливую речь.
У Вероники есть ближайшая подруга, у той имеется своя подруга, а уж у той подруги проблемы с ребенком, девочкой тринадцати лет. Девица не желает учиться, грубит старшим, ведет себя отвратительно. Словом, находится в милом подростковом возрасте. Не хочу ли я поработать домашней учительницей. Семья более чем обеспеченная и оплата достойная.
– Извините, но не имею профессионального образования и не могу считаться настоящим репетитором. Думаю, этой даме лучше обратиться в специальное агентство, если у нее нет проблем с деньгами. Моими услугами пользуются люди, которые не могут платить учителю по десять долларов за академический час. Такая вот палочка-выручалочка для бедных! Честно говоря, не понимаю, почему вы ко мне обратились!
Внезапно Вероника припарковалась у обочины, закурила и, пуская дым в окно, ответила:
– О вас взахлеб рассказывает Мария Вильямовна Когтева, мать Кирюши. Говорит, что с вашей помощью он очень быстро одолел немецкую грамматику. И потом… – Она вдруг рассмеялась и выбросила окурок в окно. – Моя мать – совершенно психопатическая личность. Сначала патологически ненавидела Валерия, отца Насти, затем переключилась на девочку. Справиться с Элеонорой Михайловной я не в состоянии. В доме не удерживаются ни домработницы, ни гувернантки. Властная, крикливая, бесцеремонная, она совершенно подмяла под себя внучку. Настасья боится слово сказать и отвратительно учится в школе.
Стоило вам несколько раз побывать у нас, – веселилась Вероника, раскуривая новую сигарету, – как ребенка просто не узнать. Во-первых, Настя принесла из школы три пятерки. Две по немецкому языку, а одну по математике. Затем навесила на свою дверь замок и сообщила оторопевшей от такого поведения бабке, что теперь тоже станет запираться. Элеонора Михайловна попробовала возмутиться, но Настена парировала с ходу:
– А ты оставляй открытыми свою комнату, гостиную и спальню мамы!
Но главное не это. Стоит теперь Элеоноре Михайловне начать по привычке орать на внучку, как та начинает хохотать. Изумленная старуха, абсолютно деморализованная подобным непонятным поведением девочки, попыталась ухватиться за ремень. Но Анастасия перехватила руку бабки, выхватила кожаный пояс, швырнула его на пол и заявила:
– Я подам на тебя в суд за жестокое обращение.
Элеонора Михайловна, с которой за всю ее долгую жизнь никто не осмеливался спорить – ни муж – полковник, ни дочь, ни подруги, – просто лишилась дара речи. А Настя преспокойненько двинулась на кухню, где совершила строго-настрого запрещенную вещь: положила на тарелку бутерброды и отнесла в свою комнату.
– Вы не поверите, – улыбалась Вероника, – но мать теперь боится ее.
Я ухмыльнулась. Ай да Настя, просто молодец.
– Она мне рассказала про ведро, – заговорщицки подмигнула Вероника, – и знаете что?
– Ну?
Вероника опять расхохоталась:
– Президент нашего банка – старый идиот. Вызывает всех по очереди на ковер, и ну визжать. Страшно неприятно, и я его, честно говоря, опасалась. Но вчера…
Вчера, когда начальник потребовал Веронику на расправу, женщина вспомнила рассказ дочери и “надела” на голову брызгавшего слюной мужика ведро с жидкими помоями.
– Еле-еле удержалась от хохота, – откровенничала дама. – Прямо так ясно представила, как по лысине, плечам и брюкам стекают помои. Прелесть, восторг, больше совсем, ну ни капельки его не боюсь.