– Вот, видите, – как ни в чем не бывало, не замечая жуткого впечатления, которое произвели на меня снимки, продолжал Федор, – правая нога, мизинец отсутствует. И потом, машина Соловьевой, тело за рулем, платье ее и туфли тоже, ну все ясно, а тут еще и мизинец.
– Скажите, – осторожно спросила я, – а вы уверены на сто процентов, что несчастная была жива в момент аварии?
– Конечно, – ответил Федор. – Во-первых, карбоксигемоглобин, а также в дыхательных путях выявили копоть, при гистологическом исследовании кусочков легких нашли черноватые включения копоти в альвеолах. И еще…
– Не надо, – пробормотала я, борясь с тошнотой.
Леонов развел руками:
– Уж извините, понимаю, что надеялись найти живую подругу, но увы! Если хотите, можете обратиться в милицию по месту жительства, расскажите о женщине, которая вымогает у вас деньги. Ее можно попытаться поймать. Вот ведь сволочь!
– Не надо, – бубнила я, в третий раз проглатывая приехавшую в рот из желудка геркулесовую кашу. – Поняла, просто пошлю эту даму куда подальше!
– Слова написать? – засмеялся Федор, захлопнул папку и вежливо сказал:
– Обращайтесь, если чего. Для Юрки все сделаю, он мне в школе милиции всегда математику решал, в алгебре я ни бум-бум, железная голова!
Криво улыбнувшись в ответ, я выпала в довольно грязный, покрашенный зеленой краской коридор, миновала дежурного и выбралась на улицу.
По широкому проспекту неслась лента автомашин. На небольшой площади около метро кипела жизнь. Вовсю торговали палатки. Возле “Русских блинов” на симпатичных белых стульчиках сидели жующие люди. Стайка девчонок, хихикая, облепила ларек с косметикой. У входа в подземный переход горластые старушки предлагали сигареты. Никому не было дела до сгоревшей заживо в автомашине женщины.
Поеживаясь, я добрела до скамейки. Хорошо, что не работаю в милиции. Каждый день видеть такое! Убитые люди, жуткие катастрофы, плачущие родственники. Теперь понятно, почему Юрка возвращается домой серый от усталости. Нет, работа детектива стала казаться мне не слишком привлекательной… Бедная, бедная девушка, от которой остались только ноги с изуродованной в детстве правой ступней! Правой!!! Я так и подскочила на скамейке. Правой!! Быть того не может!
Домой я влетела, не снимая туфель. Верочка, весело напевая, смешивала на палитре краски.
– Немедленно скидывай тапки, – велела я.
Вера послушно стащила темно-бордовые велюровые шлепки. Я уставилась на ее ноги. Мизинец отсутствовал слева! Не доверяя себе, я еще раз потребовала:
– Верусь, подними правую ногу.
Девушка покорно задрала конечность и осталась стоять на четырехпалой ступне.
Левая! У Верочки изуродована левая ножка, а у той бедолаги, невесть как оказавшейся в ее машине, – правая!
В голове словно защелкал счетчик: тик-тактик. Значит, авария подстроена! Ну и кто из двоих – Никита или Антон – автор замысла? Опознавать-то ездили они… Я плюхнулась в кресло. Верочка продолжала изображать цаплю.
– Опусти ногу.
Девушка послушалась и спокойно взялась за кисть. Нет, все-таки у нее замечательная нервная система. Другая забросала бы вопросами: зачем да почему. А она молча выполнила приказы и продолжает рисовать. Ну и что теперь делать? Ясное дело, получше изучить милое семейство Соловьевых.
Позанимавшись с Викой полтора часа, я отложила в сторону тетрадь.
– Устала.
– Пошли, выпьем кофе, – предложила ученица.
Мы спустились в столовую и получили по чашке восхитительного напитка. Не успела я начать свои расспросы, как дверь комнаты распахнулась, и вошла худенькая, просто прозрачная девочка лет пятнадцати. Светлые роскошные волосы водопадом спадали на острые плечики, огромные карие глаза приветливо обежали столовую, красиво очерченные губы разомкнулись, и незнакомка произнесла неожиданно хриплым голосом:
– Здравствуйте.
– Ксюша! – обрадовалась Вика. – Будешь кофе?
Потом Вика повернулась ко мне:
– Виолочка, знакомься, это Ксюша, жена Антона.
Девочка танцующей походкой подошла к столу, села, и я поняла, что ей скорей всего хорошо за двадцать, даже ближе к тридцати. Возле глаз наметились тоненькие морщинки, довольно глубокая складка пролегла от носа к подбородку и кожа кое-где слегка привяла. Обманчивое впечатление детскости производила субтильная фигурка и широко распахнутые глаза. Появление женщины настолько застало меня врасплох, что я весьма бесцеремонно ляпнула:
– Не знала, что Антон женат.
Ксения весело засмеялась и откинула тяжелые светло-пепельные пряди. Кудри у нее были необыкновенной красоты, редко встретишь сейчас человека с такой переливающейся копной.
– Вика просто чрезмерно деликатна. Мы с Тошей никогда не ходили в загс, мой статус – любовница или сожительница, хотя вроде сейчас говорят: “гражданская супруга”.
– Глупости, – фыркнула моя ученица, – можно подумать, что штамп в паспорте что-то меняет. Вы вместе уже пять лет, и, по-моему, Антон не слишком красиво поступает. Как порядочный человек, он обязан жениться!
Ксюша опять засмеялась:
– Ну, из браков, заключенных по обязанности, ничего хорошего не получается. И потом, ты же знаешь Антона, он вокруг ничего не замечает и, наверное, просто забыл, что мы не расписаны.
– Он настолько рассеян? – спросила я. Вика расхохоталась:
– Другого такого нет. Сколько раз выходил из дома в разных ботинках, постоянно забывает о назначенных встречах…
– Жутко обижалась вначале, – весело пояснила Ксюша, – что, думаю, за странность такая: звонит мне домой, приглашает на свидание и… не приходит. Даже решила порвать с ним, но потом поняла, Тоша – натура артистическая, увлекающаяся, живет только настоящим. Пришла ему в голову очередная рифма, и все остальные дела побоку. Хватает бумагу, ручку…
– Антон пишет стихи?
– Тоша – гений, – спокойно пояснила Ксюша, – его место в литературе возле Бродского.
Мне подобное сравнение показалось наглым, но Ксюша продолжала весело болтать: