– Сейчас приеду! – крикнула я. – Жди. Изо всех сил стараясь на ходу попасть в рукава ветровки, я ринулась к двери.
– Эй, девка, – проговорил Ленинид, – ты это, вчера, в общем, ну со всяким бывает!
– Отвяжись!
– Случайно выпил, кореша встретил, больше ни-ни, никогда, ежели чего…
– Ежели чего, – злобно прошипела я. – Никакого “Ежели чего!” не будет. Увижу еще раз пьяным, выгоню назад на помойку, усек?
– Ага, – попятился Ленинид, – злая ты какая!
– Да, и несправедливая, так и знай, очутишься вновь в бачке, – отрезала я, хлопнув дверью.
Первый и, надеюсь, последний раз в своей жизни, я заплатила таксисту четыреста рублей. За меньшую сумму никто не соглашался ехать в коттеджный поселок. Но сегодня мне было наплевать на деньги.
Дом Соловьевых сиял огнями. Горели люстры во всех комнатах. Вика с красными, опухшими глазами лежала на диване в холле, когда я вошла, она даже не пошевелилась. Я села возле скрюченной девочки и принялась гладить ее по голове. Потом принесла из столовой кусок сахара, накапала на него коньяк и сунула Вике в рот. Старое, испытанное средство, так успокаивали свои нервы истерические дамы девятнадцатого века, не имевшие в аптечках всяческих тазепамов и рудотелей.
Наконец девочка обрела способность говорить и принялась судорожно, словно боясь, что я исчезну, рассказывать о произошедшем.
После моего ухода дом заполонился сотрудниками милиции. Они не разрешили уехать Антону и его в кабинете Никиты. Затем принялись беседовать с Альбиной. Вика не знает, о чем они говорили, – ей велели подняться в детскую и сидеть там. Через некоторое время девочка услышала во дворе шум мотора, выглянула и увидела, как мать садится в машину. Вика понеслась вниз, но опоздала. Автомобиль умчался, а в холле растерянно стоял Антон. Дядя объяснил, что Альбину арестовали, но он толком так и не понял, почему и насколько. Бедная Вика чуть не упала в обморок, она побежала в спальню матери и увидела в комнате дикий беспорядок. Шкафы открыты, вещи на полу, а с кровати снят матрас, более того, он был распорот по шву, и в прорехе виднелись неаппетитные клочки чего-то непонятного.
Не успела бедная девочка опомниться и спуститься в гостиную, как Антон заявил:
– Мне надо в город, ложись спокойно и спи.
Вика даже не стала возражать, она просто впала в ступор, плохо понимая происходящее. Дядя уехал. Ребенок в страхе заметался по зданию, зажигая везде свет, но ужас сковал сердце девочки.
Полностью деморализованная, Вика нашла в себе силы, мобилизовала всю волю, отыскала записную книжку Альбины и позвонила мне. И теперь она, мотая головой, безостановочно твердила:
– Ни за что не останусь тут, никогда!
– Успокойся, я с тобой.
– Никогда, – монотонно твердила Вика. – Ни за что.
Внезапно она расхохоталась, по щекам потекли слезы, у бедняжки начался истерический припадок. Был только один способ справиться с ситуацией. Я шлепнула ее по щеке.
– Перестань!
Легкая пощечина отрезвила девочку, она прекратила икать.
– Сейчас пойдем на кухню, выпьем чаю. Сделаю тебе, если хочешь, какао…
– Ни за какие сокровища мира не пойду никуда в этом доме, – тихо, но твердо заявила Вика, – ненавижу его. Папа умер, мамы нет. Вера погибла, и все этот дом. Не зря нас Кассандра отговаривала.
– Кто?
– Есть такая экстрасенс Кассандра Сильвия Грей. Когда папа решил тут дом построить, она приехала, поводила каким-то приборчиком над котлованом и сообщила: “Вижу смерть. Здесь все погибнут, гиблое место, нельзя тут здание строить, черная аура”. Все стали папу отговаривать, я тогда маленькая была, сама не помню. Мне об этом Лена-экономка рассказывала, она давным-давно у нас работает.
– Ну и что?
Вика горестно вздохнула:
– Ничего. Папа ответил: “Из-за глупых бабских стонов не собираюсь менять намеченные планы”. Лена с тех пор, стоило кому-нибудь заболеть, сразу охать принималась: “Ой, кабы не сбылось пророчество!”
Да, похоже, что особым умом экономка не отличается!
– Но ведь это же бред! – воскликнула я.
– Нет, – отрезала Вика, – нет! Вера умерла, папа тоже, следующая я. Не пойду в дом, и не проси!
Ее губы предательски задрожали, глаза наполнились слезами, и я поняла, что вот-вот начнется новый виток истерики.
– Хорошо, сейчас поедем ко мне, иди одевайся и прихвати зубную щетку с пижамой.
– Нет, – бормотала Вика, – нет, не войду и тебя не пущу, нет!
Я тяжело вздохнула:
– Будь по-твоему, куртку только надень. Девочка подскочила к вешалке, содрала с крючка оранжевую плащевку и сказала:
– Готово.
Мы начали выходить.
– А если вернется Антон? – опомнилась я. – Он же испугается, не обнаружив тебя дома. Вика грустно усмехнулась:
– Да он даже не поднимется в мою комнату.
Но я все же вернулась и написала записку. “Уважаемый Антон, Виктория поехала ночевать ко мне. Учительница немецкого языка Виола Тараканова”.
– Ты умеешь запирать дверь и включать сигнализацию в доме?
Девочка кивнула, подошла к небольшой коробочке и ойкнула.
– Смотри!
Из коридора, ведущего в кухню, тихо вышла собака Кася и глянула на нас грустными карими глазами.
– Ее нельзя здесь оставлять одну.
– Но Антон же вернется.
– Может и не приехать, вдруг он у Ксюши остался.
– Знаешь ее телефон?
Вика принялась набирать номер. Но у балерины дома работал автоответчик.
– Кася погибнет, – трагично заявила Вика, – без нее никуда не поеду. Знаешь, как она переживала, когда Верочка разбилась.
Я безнадежно глянула на собачищу. В конце концов, нашей квартире уже все равно: животным больше, животным меньше, принципиальной роли это уже не играет.
– Надевай на Касю поводок, и идите во двор. Вика вытащила дратхаара на улицу.
А вот Тамаре позвонить надо.