Я попыталась как можно более подробно описать ситуацию. Слава ни разу меня не прервал, ни один вопрос, ни одно восклицание не сорвалось с его красиво очерченных губ. Лицо любовника Альбины напоминало маску, настолько оно было безучастным.
Наконец я иссякла. Рыбаков помолчал и спросил:
– А от меня что надо?
– Сдайте передачу, сейчас объясню, какие…
– Деньги Никиты теперь Альбине не достанутся, – неожиданно сказал Слава. – Убийца не может наследовать имущество своей жертвы.
– При чем тут это?
– А кто станет распоряжаться средствами?
– Антон, наверное, Вика-то несовершеннолетняя. Кстати, теперь, когда отпала необходимость соблюдать тайну, вы можете зарегистрировать брак с Альбиной и познакомить девочек.
Слава, не мигая, глядел на меня. Его мужественное лицо внезапно показалось мне противным. С таким самодовольным видом фотомодели мужского пола демонстрируют нижнее белье и рекламируют зубную пасту. Этакая смесь самолюбования и легкого презрения к остальным людям, не наделенным правильными чертами лица. Но мне никогда не нравились красавцы. Всегда казалось, что мужчина должен гордиться не идеальной формой носа или рта, а эрудированностью, интеллигентностью и широтой души.
– Нас с Альбиной ничего не связывает, – отмерил Слава.
– Как это? – оторопела я. – А Даша?
Рыбаков глубоко вздохнул, под тонкой майкой напряглись безупречные мускулы. Небось целыми днями качается в тренажерном зале. Хотя, не надо злиться, он же тренер и обязан поддерживать форму.
– Не скрою, – спокойно пояснил Слава, – у нас одно время была связь, плодом которой явилась Дашенька. Но Альбина не ушла от мужа, более того, она оставила девочку нам с матерью.
– Но…
– Следует отметить, – совершенно бесстрастно продолжал Рыбаков, – Альбина – великолепная мать, она часто навещает Дашу и, являясь более чем обеспеченной женщиной, дает определенную сумму на воспитание девочки. К сожалению, моя зарплата невелика.
– Но… – попыталась я еще раз сбить плавную речь Славы. – Но…
– Но, – не сдался мужчина, – никаких взаимоотношений между нами нет.
– Как это!
– Очень просто. Любовь закончилась очень давно, но ради дочери мы старательно, как могли, изображали любящую пару. Хотя, честно говоря, подобное положение вещей начало меня угнетать и я давно хотел поговорить с дочерью. Ну сказать, будто мы развелись. Самое обычное дело. Вряд ли она станет страдать, ведь фактически ее воспитывала бабушка, моя мать.
– Как же так, – залепетала я. – Альбина утверждала совсем иное.
– Не знаю, что говорила вам госпожа Соловьева, но имейте в виду – ничего общего с убийцей ни я, ни моя дочь иметь не будем.
– Она ждет вас, – тихо пробормотала я, – надеется. И потом, еще не было суда, вдруг она не виновата?
Слава презрительно скривил губы.
– Меня никто за решетку не сажает, раз арестовали, значит, имелся повод, – отчеканил он.
– И вы не станете знакомить Дашу с сестрой?
– Никогда. Да и какая она ей родственница…
– Ну ничего себе, – окончательно вышла я из себя. – Мать-то у них одна.
– Правда? – ухмыльнулся Слава. – Но это еще ни о чем не говорит.
– И не понесёте ей передачу? – Никогда. С убийцей не хочу иметь дело.
– Но…
– Простите, – твердо заявил мужчина, – дальнейший разговор не имеет смысла.
Он встал, всем своим видом давая понять, что аудиенция окончена. Пришлось уходить, кипя от злости.
Пока лифт нес меня с последнего этажа вниз, в голове пылал пожар. Бывают же такие люди! Горя от негодования, я вылетела во двор и понеслась к метро. Сейчас добегу до автомата и попробую связаться с Антоном, хотя, чует мое сердце, ничего хорошего…
– Простите, – раздался тоненький, ясный голосок. – Мне надо поговорить с вами.
Я резко повернулась и увидела Дашу. Девочка сдула со лба светлую прядку и спросила:
– Что с мамой?
– Она заболела, сильно, но не смертельно, ее отправят в санаторий, и, скорей всего, ты ее несколько лет не увидишь.
Даша в упор посмотрела на меня и закусила нижнюю губу.
– Ага, а еще она работает радисткой в ФСБ и поэтому никогда не ночует у нас. Не надо считать меня дурой, великолепно знаю, что у нее есть другая семья.
Я почувствовала, как на сердце наваливается тяжесть.
– Сколько тебе лет?
– Десять, – с достоинством ответила девочка.
– Давай зайдем в кафе, – предложила я, указывая на веселые разноцветные зонтики на той стороне проспекта.
Мы пошли к подземному переходу. Что же, ей десять годков, я в этом возрасте великолепно разбиралась что к чему, бегала сама в школу, могла приготовить немудреный обед и знала, с какой стороны нужно затаскивать на диван пьяную Раису.
Мы сели за столик, и я попыталась начать издалека:
– Понимаешь, все очень непросто.
– Мама попала в тюрьму? – перебила Даша. – За что?
– Откуда знаешь? – изумилась я.
– Подумаешь, – фыркнула девочка. – Между прочим, из ванной великолепно слышно, что в гостиной говорят. Когда меня из комнаты выгоняют, всегда делаю вид, что иду мыться. Что мама сделала?
– Ее обвиняют в убийстве мужа…
– Никиты? Отца Вики?
– Ты все знаешь?
– Конечно.
– И кто рассказал?
– Сама узнала. Мама и папа редко эту ситуацию обсуждали, а вот бабушка все время папу пилила. Только мама за порог, как бабуля начинает зудеть: “Сколько это будет продолжаться, семьи нормальной нет, никогда Альбина денег не дождется, ситуация тупиковая. Семьи нормальной нет, жены у тебя нет, семьи нормальной нет, нет семьи, семьи нет…” А папа послушает, послушает, да как рявкнет: “Мама, перестань!” Она и замолчит. А мне разрешат ее увидеть?
Я растерялась.
– Не знаю, а ты хочешь?