Наконец представление закончилось, все стали разъезжаться. Первым удалился цесаревич с семьей. Вслед за ними дворец покинул великий князь Константин Николаевич с супругой Александрой Иосифовной.
– Я никогда не признаю эту авантюристку, – с негодованием говорила великая княгиня в карете. – Представь, она назвала государя "Сашей"! И это в присутствии всей семьи!
Константин Николаевич примирительным тоном произнес:
– Дорогая, ты не хочешь замечать очевидного. Княгиня Юрьевская замужем за государем. Хорошо это или плохо, но факт остается фактом, и тут ничего уже не поделаешь. Нам следует принимать вещи такими, какие они есть. И с чего ты на нее так ополчилась? Подумаешь, назвала государя Сашей! Не станет же она обращаться к мужу за обеденным столом, да еще в кругу семьи, "ваше императорское величество"? Это было бы по крайней мере глупо! Ты вот тоже со мной на "ты" разговариваешь, а не "ваше императорское высочество"…
– Как ты можешь сравнивать! – возмутилась Александра Иосифовна. – Я вышла за тебя замуж по согласию наших родителей, а она кто? Любовница! К тому же я никогда не строила планы на царский престол…
– Перестань, – с неудовольствием произнес Константин Николаевич, – ты говоришь полную ерунду. Все это все грязные сплетни, и я запрещаю тебе их повторять.
Александра Иосифовна надулась и оставшийся путь проделала молча, демонстративно отвернувшись к окну. Константин Николаевич был погружен в свои мысли и неудовольствия супруги не замечал.
9 февраля, понедельник
Набережная Обводного канал
Гостиница "Английская" хотя и называлась по-иностранному, но была типично русской – тесной, грязноватой, с тараканами в номерах и ленивой, хамоватой прислугой. Единственными ее достоинствами считались невысокая плата и весьма удобное расположение. Купцов привлекала близость железнодорожных вокзалов, а также возможность доставлять товар на склад прямо по воде – по Обводному каналу. Поэтому "Английской" охотно пользовался небогатый торговый люд, заброшенный волею судеб в Петербург.
Зимой в гостинице останавливались купцы из Поморья, прибывшие в столицу вместе с обозами, полными замороженной рыбы. Здоровенных белуг, похожих на толстые бревна, сгружали с саней и затаскивали в холодные складские подвалы, чтобы затем развести по городским магазинам и ресторанам. Работа на набережной кипела целый день, одни обозы сменяли другие, купцы и приказчики сновали взад и вперед, поэтому на посторонних здесь не обращали внимания – своих дел хватало.
Этим и воспользовался молодой штабс-капитан интендантской службы, когда решил поселиться в "Английской". У него даже не потребовали проездных бумаг – полусонный портье равнодушно принял деньги, записал в регистрационной книге имя, фамилию и чин, а также цель прибытия – "по делам службы". После чего вручил ключи от пятого номера и предупредил: женщин на ночь не оставлять и шумных попоек не устраивать. В "Английской" живут приличные люди – солидные архангелогородские купцы, они рано ложатся спать и рано встают, поэтому беспокойства не любят. Капитан согласно кивнул и дал портье полтину. Тот искренне поблагодарил и обещал исполнить любое пожелание господина офицера.
Наблюдательный малый обратил внимание не только на щедрость штабс-капитана, но и на его веселость и молодцеватость, которые были свойственны скорее офицеру гвардии, чем интендантскому служаке, озабоченному скучными делами и бесконечной беготней по министерским лестницам и ведомственным кабинетам. И еще одна особенность бросилась портье в глаза – почти полное отсутствие у господина офицера багажа, если, конечно, не считать за таковой небольшой кожаный саквояж, с которым гость обращался очень бережно – даже не позволил мальчишке-посыльному отнести его в номер. Впрочем, штабс-капитан тут же объяснил – в саквояже находятся казенные деньги, он за них отвечает головой, а потому не может доверить багаж никому. Портье понимающе кивнул и предложил воспользоваться гостиничным сейфом, но приезжий сказал, что держит баул всегда при себе – так надежнее.
Во всем остальном новый постоялец ничем особенным не выделялся. Как и все интендантские, ранним утром уходил по делам, возвращался часов в шесть пополудни. Обедал тут же, в общем зале, после чего запирался у себя в номере. Иногда шел вечером в город и тогда возвращался поздно. Кожаный саквояж штабс-капитан всегда носил с собой и, похоже, действительно никогда не оставлял без присмотра. Даже во время обеда, садясь за стол, офицер ставил объемистую сумку возле своих ног. Жил постоялец скромно, чаевые оставлял хорошие, а потому никаких поводов заподозрить его в чем-нибудь противозаконном не было.
А зря, ведь под личиной интендантского офицера Петра Федоровича Денисьева скрывался известный революционер Герман Лобатин, совершивший недавно дерзкий побег с каторги и разыскиваемый теперь по всей России. Агенты полиции сбились с ног, но найти беглеца не могли – трудно было заподозрить в щеголеватом штабс-капитане опасного социалиста.
…Герман лежал на кровати в расстегнутом мундире и читал французский роман, купленный в книжной лавке на Невском. Чтобы соответствовать образу, он каждое утро отправлялся в центр Петербурга – якобы по делам службы. Но, разумеется, по министерствам и ведомствам не ходил, а большую часть времени проводил в Публичной библиотеке. Просматривал газеты, читал новые повести и романы в толстых литературных журналах. Лобатин провел на каторге почти четыре года и теперь наверстывал упущенное. Вечером он иногда отправлялся в театр – был страстным театралом и раньше старался не пропускать ни одной премьеры.
В дверь номера постучали. Лобатин быстро соскочил с кровати, достал револьвер, распахнул окно (оно выходило на задний двор гостиницы) и неслышно отодвинул дверной засов. После чего отошел в глубь комнаты и громко сказал: "Прошу!"
В комнату вошел Желябин. Андрей осмотрел убогий номер, взглянул на Лобатина, прятавшего револьвер за спиной, улыбнулся и произнес:
– А ты ничуть не изменился за те четыре года, что мы не виделись. Все так же осторожен и всегда готов к схватке.
– Что поделать, – сказал Лобатин, убирая оружие, – с волками жить – по-волчьи выть. Ну, здравствуй, Андрей!
– Здравствуй, Герман!
Приятели крепко обнялись, после чего хозяин запер дверь номера и закрыл окно. Теперь можно было говорить спокойно.
– Как наши? – поинтересовался Лобатин.
– Неплохо, – ответил Желябин, – хотя есть серьезные потери – не все акции прошли гладко.
– Я слышал о ваших делах – подрыв царского поезда и минирование Зимнего дворца. Удивительно, что ты еще на свободе…
– Арестовали Михайлина и еще кое-кого из членов организации, но боевое ядро сохранилось, и это главное. Исполнительный комитет действует, связь с губернскими ячейками поддерживаем.
– Сколько же у вас осталось человек?
– Кроме меня, шестеро, ты почти всех знаешь – Кибальчев, Грановский, Богданов, Анна Якимович… Есть и новенькие.
– А как же Софья Перова? Вы еще не женаты?