…Минут через пятнадцать звучит рык нашего Рекса:
— Вторая рота, приготовиться к движению!..
Проходим мимо остающихся пока на месте разведчиков, где-то среди них вижу рядом с костром Валеру. Но он не видит меня, он при деле.
Спустя несколько часов разведроте прикажут проверить какой-то заброшенный кишлак. Валеркина надежда сбудется — он попадет в группу к молодому лейтехе-взводному, которому поручат эту задачу. Перед входом в кишлак Валера, по примеру других, разогнет усики на кольце гранаты в подсумке на груди. В последний момент группе дадут отбой. Он загнет их снова. Потом еще раз: «Вперед!» И снова: «Отставить!»
Алюминиевые усики подломятся, но Валера этого не заметит… Лейтенант, стоящий среди дембелей, подзовет его, чтобы что-то приказать. Подходя к нему, Валера снимет автомат с шеи и перекинет его за спину. Молодой лейтенант первым сообразит, что за сухой щелчок раздался из Валеркиного подсумка. Лейтеха был только из училища, одна из первых операций, но и его опыта хватило, чтобы за секунду понять, что произошло. Оставшейся секунды хватило, чтобы сделать то, что разделяет мгновение и бесконечность. Лейтенант бросился к Валере, обхватил его руками и повалил, накрыв собой… Так они и ушли в вечность, обнявшись — молодой лейтенант и молодой солдат, — приняв на себя всю мощь «эргэдэшки», и подарив жизнь остальным.
Никто из стоявших рядом не пострадал. Лейтенант был уже мертв, а Валера успел еще шепнуть: «Больно… очень…»
Восемь месяцев Ферганы и Гардеза нам было больно каждый день. Валера так и не дожил до конца этой боли, так и умер с нею и в ней. Так и не наступил для него долгожданный февраль 85-го, до которого он не знал, как дожить, чтобы снова «зажить»…
Но там, в декабре 84-го, ни Валера, ни я ничего этого не знаем. Он — что ему осталось жить несколько часов. Я — что в этот день судьба преподнесет мне очередной урок, еще более жестокий, чем накануне, забрав теперь уже близкого мне человека. Там, в декабре 84-го, он уже забыл наш разговор. Все его мысли о том, как бы поскорее попасть на долгожданное задание. Забыл наш разговор и я.
Прошло полчаса, и снова начал давить к земле неподъемный РД, снова заныли натертые ноги, защипало от пота разодранное лицо, и загудела «ушибленная» вчера голова. И все мои мысли о том, когда же, бл…, мы дойдем уже до этого чертова Алихейля. До этой мифической крепости…
Я изменил его фамилию. Мне неизвестно, что знают о гибели Валеры его жена и дочь. Пусть это и знают о его смерти. И ничего не знают о последних месяцах его жизни… Я не знаю фамилии того молодого лейтенанта. Не знаю, как его звали. Не знаю даже, как он выглядел. Для меня они навсегда вместе — два пацана, ушедших в небо над Алихейлем.
Сколько уже дней мы в горах? Четыре? Пять? Неделю? Не знаю. Все слилось в один бесконечный поток времени. Подъем, спуск, подъем, спуск, подъем… Пот стекает по лицу, по спине… Ночь — тупо сонными глазами таращусь на склон.
Холодно. Сейчас бы посушиться хоть чуть-чуть… Хоть портянки… «Костры не жечь, накроют!» Холодно. Отмерзают пальцы на руках и ногах. Чмырь пропал куда-то — ухо опять присохло под шапкой… Что у меня с лицом — днем щипало, сейчас ноет… Броник на снег — спать. Холодно.
Только провалился в сон:
— Приготовиться к движению, рота!
Когда же это кончится? Сколько еще брести, не зная куда?..
С неба начинает падать на землю что-то непонятное — уже не дождь, еще не снег. Нет, скорее все же дождь. Почему-то не останавливаемся, чтобы отвязать плащ-палатки, притороченные к РД. Ротный Рекс, наверное, непромокаемый…
Уже трое суток почти нечего есть. Сухпай кончился, броня далеко, а подбросить «вертушками» не могут — сквозь это низкое свинцовое небо, кроме дождя, ничто не может пробиться. В память от сухпая у меня остался только предусмотрительно засунутый в РД кусок упаковочного целлофана. Когда перегружали банки в РД, сам не знаю зачем, «затарил». Как эстонец из анекдота с лепешкой навоза: «Пригодицца…» Пригодился. Теперь пытаюсь превратить его в подобие дождевика — один из углов целлофана сохранил форму капюшона. Но на шапку не налезает, а снять ее не могу — ухо опять присохло из-за просочившейся сквозь бинты крови.
Куцый бушлат потихоньку промокает. Не знаю, что сейчас сильнее — холод или голод. Самое обидное, что они не уравновешивают друг друга, а, наоборот, усиливают.
В слегка позванивающей по-прежнему голове умещается только одна мысль: «Теперь ночью совсем задубеем, если опять не дадут посушиться…»
Выходим в какую-то долину — и вдруг сквозь пелену непрекращающегося дождя видим впереди холм с извивающейся вокруг него к вершине дорогой, а наверху какие-то стены. Словно замок в фильме про Средневековье.
Неужто мифический Алихейль, в существовании которого я уж было начал всерьез сомневаться? А может, все-таки мираж? Плод голодной фантазии?
Нет, не мираж — подтверждение тому зычный голос Рекса:
— Внимание, рота! Подъем заминирован, множество растяжек по обочинам! Быть предельно внимательными, по сторонам не шариться! Идти строго в колонне по одному! Вперед!
Выплывая из дождя, замок становится все больше. Теперь это уже действительно похоже на крепость…
Обвивая склон, змея ротной колонны постепенно втягивается в ворота наверху. Оказывается, мы тут не первые — по краям большого открытого пространства, на котором мы оказываемся, войдя внутрь крепости, уже сидят, откинувшись на РД, какие-то наши. Вроде 3-я рота. Пока идем в их сторону, рассредоточиваясь по периметру «площади», начинаю оглядываться по сторонам. Успеваю заметить вдалеке, чуть левее, длинную цепь небольших помещений. Главное, что меня интересует в них, — там есть крыша. Крыша над головой! Крыша, под которой, возможно, получится хоть ненадолго укрыться от долбаного непрекращающегося дождя…
От этих мыслей даже как будто начинает становиться теплее. Но вдруг что-то неуловимо меняется. Воздух наполняется какой-то… не тревогой даже, а суетой, что ли.
Оборачиваюсь и вижу, как на открытое пространство перед воротами выруливает из-за угла грузовик. В кузове несколько сарбозов.
Увидеть здесь, посреди гор, машину так же удивительно, как и то, что по этому узкому пространству она едет как-то уж больно быстро. Оказавшись на середине площади, грузовик резко разворачивается, сарбозы выкидывают на землю из кузова что-то бесформенное, и машина так же быстро уезжает с площади.
Это заняло какие-то секунды, но их достаточно, чтобы, повинуясь какому-то инстинкту, десятки «шнуров» бросились к выброшенному непонятному предмету. Еще не успел затихнуть за углом ближайшего форта шум двигателя, как мы уже подскочили и обступили эти… Эти несколько мешков, туго набитых худосочными, жесткими, коричневыми афганскими лепешками.
Поскольку наша рота только втянулась в крепость, у нас некое преимущество — ведь в отличие от других нам не нужно вставать, отрывая от земли РД. Потому-то первыми у мешков в основном молодые нашей роты. Но и нас слишком много. Вокруг мешков возникает давка, усиливающаяся с натиском подоспевших чуть позже парней из других рот.