Кстати, полезная оказалась штука — хорошее испытание для души. Причем двойное — ведь сначала нужно остаться человеком, когда морально уничтожают тебя. А потом — не озвереть, когда возможность уничтожать получаешь ты. И еще неизвестно, что сложнее. Знавал я таких, кто первое прошел достойно, а вот второе — завалил…
Но это уж я все потом понял. А тогда, весной 85-го, просто наслаждался под «Калимбу» этой вновь вернувшейся жизнью…
Правда, Саня парнем оказался крепким: отлетать свое — отлетал, но уж потом спуску никому не давал:
— Ща в табло заряжу — будет тебе и Калимба, и остальное на воротник!..
Пришел очередной призыв, стал Календа «ветераном», причем авторитетным, и сползла эта традиция потихоньку на «нет». Но песня так в памяти и осталась — как несущиеся через годы звуки, символизирующие, что жизнь снова вернулась и продолжается…
Вторая армейская весна потихоньку переползла во второе армейское лето…
Июль. Жара. Уже почти год мы здесь, в Афганистане. И даже этот факт уже стал давно привычным. Уже сложно представить, что когда-то мы были НЕ ЗДЕСЬ. И пока еще тяжело — что когда-то БУДЕМ не здесь.
Уже не вызывают прежнего внутреннего трепета слова «боевые», «операция», «колонна», «засада», «обстрел». Все это стало обыденностью — более того, на боевые стремишься, ждешь их. Раньше считал, потому что боевые облегчали выматывающее «шнуровство», теперь — потому что только там избавляешься от нудизма и бессмыслицы «армейской службы» как таковой.
Мы уже прослужили довольно долго. Служба перестала выматывать и начала доставать. Точнее, не сама она, а такое ее неотъемлемое и печальное свойство, как дубизм и тупость. Не знаю уж, нам ли одним так не повезло, или в других местах тоже хватало этого дурдома, но только даже спустя 25 лет не перестаю удивляться. Чего стоят одни только занятия по строевой(!) подготовке, которые время от времени проводили на бригадном плацу! Именно не прохождение строем с песней — без этого куда ж, — а именно тупая и бессмысленная шагистика.
С краю плаца расположился барабанщик из оркестра, на трибуне — заместитель командира бригады подполковник Н-цев. Роты распределяются на плацу — и погнали… Большой барабан глухо отсчитывает удары, задавая ритм шагов. Подполковник Н-цев что-то глухо бухтит с трибуны, вызывая желание его грохнуть, идиота. А бойцы подразделений, которых угораздило в это время оказаться не на боевых, начинают вышагивать под эти глухие удары и бухтение в затылок друг другу по квадратам, в центре которых стоит по офицеру.
Бум! Бум! Бум!
Ну, то есть не все, конечно, бойцы, да и офицеры не все. Все, кто может хоть под каким-то предлогом избежать этого мероприятия, его избегают. И у солдат, и у офицеров шансов на это тем больше, чем больше срок службы или должность. У дембелей резко ухудшается самочувствие, у ротных и взводных постарше — резко возникает необходимость в заполнении документации и подготовке конспектов занятий… В итоге на плацу под присмотром самых сопливых лейтенантов вышагивают самые сопливые гвардейцы-десантники. И тем и другим, конечно же, строевая нужна просто позарез. Потому как воевать без нее ну совершенно невозможно, особенно в горах Афганистана.
Бум! Бум! Бум!
Зато замкомбрига — счастлив. Видно, эта часть службы ему всего милее и понятнее… Любовь командования бригады к строевой подготовке настолько велика, что даже с бригадных построений перед отбытием на боевые действия мы иногда выходим с плаца строевым и с песней — это при том, что уже тащим на себе всю экипировку и боеприпасы.
Непередаваемые ощущения — шагать строевым шагом вдоль трибуны, с песней и «р-р-равнение на-а-а пррраво!», неся при этом на горбу 40-килограммовый РД, а в руке, допустим, — короб с лентой для «Утеса». Или с «телом» «АГСа» на плече… Или минометной трубой…
У-у-х, аж бодростью всего переполнило, как вспомнил…
Короче, любили наши командиры строевую и внимание ей уделяли особое. Как говорится, война войной…
Вот и сейчас, в начале июля 85-го мы готовимся к операции на Панджшер. Где предстоит нам лазать по горкам повыше и покруче, чем наши пактийские. Чуть ли не 5000-тысячники покорять придется. И главный душман тех краев, Ахмад Шах Масуд, — вояка серьезный.
Про все это нам уже рассказал замполит батальона и предупредил, что готовиться нужно особо тщательно. Ну, а что может быть важнее в подготовке гвардейца-десантника к боевым действиям в горной местности? Есть варианты? Так точно, ответ правильный: конечно, строевая!!!
Середина осени в нашей части Афганистана, можно сказать, «золотая пора». Солнце светит еще довольно сильно, но одуряющей летней жары уже нет. Ночью уже бывает прохладно, но еще не дубак и до снега далеко. А земля так прогрелась за лето, что ночью щедро отдает свое тепло.
«Зеленка» уже потихоньку начинает жухнуть, но пока вполне оправдывает свое название. И в том смысле, что зелень пока непроницаема для взгляда, и в том, что лупят из нее исправно и регулярно. В общем, для войны самое милое дело — ночью не задубеешь, днем не запаришься. И ни днем, ни ночью не соскучишься.
И вот в такую золотую пору, в октябре 1985-го, мы отправились на операцию в район Бараков.
Город Баракибарак располагался в соседней с нашей Пактией провинции Логар. Это примерно посередке между Гардезом и Кабулом. Городом-то он, конечно, только по понятиям Афганистана считался. Просто «назначили» его быть городом — все-таки столица провинции. А на самом деле не более чем гигантское скопление кишлаков. Но, в отличие от множества других населенных пунктов, как правило, ничего для нас не значивших, с Бараками ассоциация была вполне определенная. Здесь, в Логаре, стоял третий батальон нашей 56-й десантно-штурмовой бригады. Собственно, сам Баракибарак ни батальон, ни бригада не контролировали, в отличие, скажем, от Гардеза. Но так уж повелось — «третий батальон, Бараки».
Феномен Афганистана — третий батальон располагался от бригады километрах в 60 и формально считался ее неразрывной частью. Но воспринимался как совершенно иной, отдельный от нас мир.
Когда нас только привезли из Ферганы и распределяли по ротам в бригадном клубе, тех парней, кого направляли в Бараки, сразу отделили. И между нами тут же возникла словно какая-то невидимая перегородка. Мы еще не могли тогда сами понять, почему. Наверное, своим обостренным до предела от неизвестности чутьем «молодых солдат» просто уловили, как изменилось к ним отношение бригадных офицеров. «Отрезанные ломти».
Их словно должны были отправить куда-то на другую планету. Куда-то на другой конец Афганистана, а не в батальон нашей же части. Даже по ротам не распределяли, как нас, а просто увели всех толпой.
Через несколько месяцев, в кабульском госпитале, я встретил Колю Фурсова, с которым в Фергане был в одном взводе. Встрече мы оба обрадовались, поговорили о своем житье-бытье. Но уже тогда я поймал себя на мысли, что совершенно не чувствуется, что мы служим в одной части. Он рассказывал про какую-то другую, не как в бригаде, жизнь. И так же слушал мои рассказы.