Тем временем по рощицам и перелескам, избегая открытых мест, шла колонна медсанбата. Дивизия Сажина наступала, возить раненых стало далеко, поэтому было принято решение о передислокации хозяйства капитана Васильева. Когда колонна двинулась вперед и медики поверили, что наконец-то началось долгожданное наступление, всех охватил такой подъем, такое возбуждение, что этому настроению поддалась и Маша.
— Мое место впереди! — заявила она Васильеву. — Я все-таки санинструктор, а не хирургическая сестра. Сколько могла, работала в тылу, а теперь все, баста!
Васильев понимающе слушал Машу, он знал, что не станет ее удерживать, но и жалел, что не смог этого сделать. Все-таки в медсанбате безопаснее.
— Хорошо, Мария Владиславовна, — с грустью сказал он. — Не смею задерживать. Наступление! Что ж, идите, а мы, тыловые крысы, будем тащиться сзади и ждать реляций о ваших подвигах.
— Да ладно тебе, Коля! — поцеловала его Маша. — Не кисни. Я знаю, ты и сам не прочь рвануть вперед.
— Не прочь! — загорелся Васильев. — Два года воюю, а не убил ни одного фашиста. Нонсенс! Что скажу детям лет через двадцать, а?
— Что на войне у каждого свои обязанности, — назидательно начала Маша. — Одни людей калечат, а другие лечат — вот, собственно, и вся война.
— Ну вот, и ты туда же… От Виктора нахваталась, что ли?
— Ага! — озорно подхватила Маша. — От него. Все от него!
— Вот именно. Ты там поосторожней. Не забывай, что тяжести носить вредно. Уже вредно, — после паузы добавил он.
— Я буду выбирать легких. Отныне моя специализация — молоденькие, не слишком упитанные лейтенанты, — засмеялась Маша и убежала за своей сумкой.
Пройдут всего сутки, колонна все так же сторожко будет двигаться вперед, внешне как будто ничего не изменится, лишь доктор Васильев станет мрачнее тучи. Он начнет сторониться людей, избегать каких бы то ни было неслужебных разговоров и ругать себя самыми последними словами…
Той же ночью капитан Громов получил приказ пробраться в деревню Большой Дуб и перехватить команду карателей. По сведениям, полученным от партизан, эта спецкоманда попытается уничтожить следы какого-то чудовищного преступления.
— От нас это далековато, — показывал по карте маршрут полковник Сажин. — Поэтому вот до этого пункта вас подбросят на машинах, до этого — на бронетранспортерах, а дальше — бросок за линию фронта. Шансы на успех есть, и немалые. Немцы отступают, незалатанных дырок в обороне много. Ваше дело найти такую дырку и, не вступая ни в какие стычки, прямым ходом к деревне. Проводник будет, так что не заблудитесь.
На рассвете разведчики отыскали такую брешь и проскользнули за линию фронта. Громов и на этот раз решил брать не всех. «Два взвода достаточно, — рассуждал он. — Ларин — молодцом. Седых — поправился окончательно. Зуб пусть останется. Без сапера мы обойдемся, а до Берлина предстоит форсировать столько рек, что его руки пригодятся».
Паника среди отступающих немцев была такая, что еще одно потрепанное подразделение, шагающее по обочине дороги, не привлекало внимания. Переодетые в немецкую форму разведчики вооружены были шмайсерами. Каждый третий нес ручной пулемет, значит, подразделение славно сражалось и до сих пор боеспособно. Хорошо, что рядом с идущим во главе колонны гауптманом бежит овчарка: собака вовремя обнаружит русских диверсантов и поднимет тревогу.
А подразделение во главе с гауптманом забирало все правее и правее от дороги, пока не растворилось в поле. И только теперь заговорил партизан-проводник.
— Я из отряда Кожина. Места здесь безлесые, так что нам было трудновато. И все же хлопот фрицам доставляли много. Особенно хорошо поработали прошлой осенью. Но однажды подпольщики сообщили, что против нас и других отрядов разработана операция «Белый медведь». Руководит ею генерал Хойзингер, в его подчинении две дивизии. Пришлось нам уходить в Брянские леса. А каратели озверели. Расстреливали всех подряд, спалили семнадцать деревень. Еще прошлой осенью стало известно, что в Большом Дубе заживо сожгли стариков и детей.
— Детей-то за что?! — скрипнул зубами Громов.
— Поймаем — спросим, — ответил партизан. — Принародно спросим!
Часа через два проводник начал беспокоиться.
— Где-то здесь, — озабоченно говорил он. — Озеро, ручей, дубовая роща…
— И озера попадались, и ручьи, — заметил Седых, — и рощи были… Ты ищи характерные признаки.
— Самый характерный — деревня, — отрезал партизан. — А ее нет.
— Значит, не туда завел.
— Не-ет, где-то здесь…
И тут Громов заметил, что Рекс ведет себя как-то странно: крутит головой, кидается по сторонам, повизгивает.
— Чует пес. Что-то чует. Я был прав, — обрадовался партизан.
— Чуять он может что угодно, даже мины, — бросил Седых.
— Нет, Захар Иваныч, — впервые назвал его по имени-отчеству Громов. — На мины он не скулит. Рекс чует что-то живое.
— Заяц какой-нибудь или птица?
Но Рекс волновался все больше и больше. Наконец, он резко натянул поводок и побежал к едва заметной горке.
— Опоздали! — с досадой крякнул Громов. — Ушли, паскуды. А ведь опоздали-то часа на три, не больше.
Ларин непонимающе смотрел на командира.
— Смотри сюда, лейтенант. Видишь, везде сухая, выжженная земля. А здесь — свежий, еще прохладный чернозем. Он вывернут снизу. И запах тола — слабый, но есть. Короче говоря, спецкоманда свое дело сделала: подорвала остатки пожарища и накрыла их черноземом.
К этому времени рассвело, и теперь уже все видели свежевспаханную землю. Между тем Рекс сосредоточенно копал яму — сперва передними лапами, потом, углубившись, начал отбрасывать землю задними.
— Лопаты! Быстро! — скомандовал Громов.
Несколько человек, выхватив саперные лопатки, бросились к яме.
— Какие-то жерди.
— И доски.
— Осторожней, братва, может, под ними люди.
— Ты что, рехнулся? С прошлой-то осени?!
— Командир, это похоже на погреб, — сказал Седых.
— Значит, в этой яме тоже погреб, — доложил и Ларин.
Через полчаса разведчики откопали крышки еще двух погребов.
— Ну что, командир, открывать?
— Открывайте. Только осторожно. Посмотрите, нет ли там тайного проводочка к мине.
— Нет, все чисто.
— Тогда навались!
Когда разведчики отбросили крышку первого погреба, оттуда ударило жутким гнилостным смрадом.
— Все ясно, — заметил побледневший Громов. — Открывайте второй.
Таким же мертвенным смрадом дохнуло из второго, а потом и из других погребов.
Разведчики отошли в сторону. Перекурили. У многих дрожали пальцы, и они не могли сработать самокрутку.