— Пойдешь на поправку, — убежденно заметил Дроздов. — Раз чуть не спалил Гитлера, значит, будешь жить — это дело надо довести до конца, и не во сне, а наяву.
— Готов и наяву, — скрипнул зубами танкист.
— Ну а ты? — подошел Дроздов к саперу. — Что скажешь, Добрыня свет Никитич?
— А-а, — отмахнулся тот. — Какой там Добрыня?!
— Но ты же по отцу Никитич?
— Ну и что? Тот на коне, — кивнул он на картину, — а я на койке.
— Это сегодня ты на койке, а завтра снова будешь на коне. Они ведь тоже в ранах и шрамах — такая уж их богатырская доля, а ничего, подлечились — и снова на коне.
— Да я что, я не против, я хоть сейчас…
— Сейчас — рановато, а вот через недельку-другую… Нам бы только температуру сбить, — озабоченно продолжал Дроздов. — Но за этим дело не станет, — бодро закончил он.
Профессор продолжал балагурить, рассказал пару анекдотов, спросил, не тесно ли им всемером, да еще с лошадьми, не кормленными с тех самых пор, как художник Васнецов написал свою знаменитую картину, а сам все никак не мог подойти к лейтенанту, тающему на глазах. Лицо его заострилось, глаза нехорошо блестели, на веки легла желтизна, ногти посинели, а температура за сорок.
«Ай-ай-ай! — сокрушался про себя Дроздов. — Потеряем парнишку, как пить дать, потеряем. Да и немудрено, кишки были наполовину с землей».
Профессор все же нашел в себе силы, подошел к лейтенанту и тяжело опустился на табурет. Стал считать ускользающий пульс, поправил подушку, потрепал парнишку по щеке.
— Усы-то зачем сбрил? — поинтересовался он.
— Мать просила, — чуть слышно ответил лейтенант. — Сказала, что старят.
— Когда она была?
— Вчера.
— Счастливый ты, лейтенант, — легонько похлопал его по плечу Дроздов, — мать навещает, сестрички без ума.
Щеки лейтенанта чуть заметно порозовели.
— Ты не красней, твое дело молодое. Тайну я, конечно, не выдам, но есть у нас кое-кто, — покосился он на сопровождающую его свиту, — кто так и норовит вне очереди сделать тебе укол, а то и просто подежурить.
Дроздов знал, что говорил: одно девичье лицо залилось таким жарким румянцем, что, казалось, вот-вот вспыхнет марлевая повязка.
— Послушай, Игорь, — наклонился Дроздов к самому уху лейтенанта, — у тебя силы еще есть? Бороться за жизнь можешь?
— Сил нет… Но бороться буду!
— Молодец, разведка, так и надо! Бороться надо до конца. До самого конца! А шанс есть, неожиданный, но, как уверяет наука, верный. Друзья мои, — поднялся профессор, — то, что я сейчас скажу, военная тайна, но вам ее открою: в одной из наших лабораторий удалось получить лекарство, которое можно назвать живой водой. Самое странное, эта живая вода получена из… плесени. Да-да, из самой обычной плесени. По-латыни она называется пенициллиум курстозум, а лекарство — пенициллин. Лабораторные испытания позади, настало время испробовать его на людях. Короче говоря, нужны добровольцы, к тому же не с пустячными царапинами, а с ранениями вроде ваших. На размышления — ровно сутки. С ответом не спешите, все-таки дело новое, — после паузы закончил он. — Но я бы посоветовал такой шанс не упускать.
— Да что там думать, — приподнялся на локтях лейтенант и встретился с полными слез, умоляющими девичьими глазами — зажмурился, тряхнул головой и решительно сказал: — Пишите меня первым: лейтенант Ларин.
— И меня.
— И меня.
— А я что, рыжий?! — донеслось с других коек.
— Вот и ладно. Вот и славно. Вот и хорошо, — топтался посреди палаты Дроздов. Потом подошел к картине и громогласно спросил: — Ну что скажете? Не одни вы — богатыри! Мы еще повоюем. Мы еще сядем на коней и напоим их из Эльбы. Попомните мое слово, напоим!
Когда профессор, как всегда аккуратно, прикрыл за собой дверь, зашевелился танкист.
— Ну что, мужики, кажется, попали в историю.
— В историю науки, — просвистел летчик.
— А я сомневаюсь, — рассудительно заметил сапер.
— Почему же тогда согласился?
— Человек я компанейский, вот почему. К тому же старший по званию: как-никак подполковник, значит, должен подавать пример. А сомневаюсь я по одной простой причине: уж очень не хочется быть морской свинкой, или кроликом, или… я уж и не знаю, на ком еще они испытывают лекарства.
— Раз предложили нам, значит, на кроликах уже испытали, — бросил Игорь.
— Не знаю, может, испытали, а может, нет. К тому же я слышал, что в старые времена врачи испробовали лекарства на себе.
— Ну да, по-твоему, сначала врачу надо стать под пулемет, сосчитать, сколько дырок в легких, а потом проглотить таблетку? — повысил голос летчик.
— Я так не говорил. В нашем положении пойдешь на что угодно, лишь бы выбраться из этой распроклятой палаты.
— Вот именно. Я где-то читал, — глядя на разрисованное морозом окно, продолжал Игорь, — что хороши только те традиции, которые не во вред обществу. Традицию семнадцатой палаты надо сломать! А в историю науки мы войдем, мы будем первыми, кого спасет живая вода из плесени.
— Или не спасет, — буркнул сапер.
— Или не спасет, — кивнул Игорь. — Тогда ученые будут продолжать опыты, пока не научатся вытаскивать с того света таких, как мы. Нет, вы как хотите, а я участвовать в эксперименте буду. Я на все согласен, только бы вернуться в строй и отомстить за друзей. Последнего фрица хочу убить в Берлине. Обязательно в Берлине! Мечта у меня такая: последнего фашиста убить в Берлине! — сорвался на крик Ларин.
— Хорошая мечта, — вздохнул танкист. — Я бы тоже не прочь всадить снаряд в того «тигра», который поджег мою «тридцатьчетверку», и хорошо бы это сделать в Берлине.
— А я бы… я бы таранил того «фоккера»! — послышался голос летчика. — Да так, чтобы над главной улицей и вместе с ним грохнуться на бункер Гитлера.
— Ну, вояки, ну, герои, — усмехнулся сапер. — Я бы… мне бы… Одно слово — богатыри. Вам бы доспехи, как у этих парней, — кивнул он на картину, — да человек пять слуг, чтобы придерживали в седле, цены бы не было таким рубакам в нашей славной кавалерии.
— Главное — не забыть костыли, — деланно-серьезно заметил танкист.
— И утку, — подхватил летчик.
— И судно, — давясь от смеха, бросил Игорь. — Без него я не согласен.
— Ну, без этих предметов первой необходимости ни один богатырь на коня не сядет, — глубокомысленно продолжал сапер. — Не учел товарищ Васнецов, оторвался от жизни.
— Точно. А может, дорисуем сами? — приподнялся Игорь.
— А что? И дорисуем! Встанем на ноги и дорисуем.
— А я предлагаю, я предлагаю, — торопился Игорь, — эмблему нашей палаты! Щит, меч и…