— Гражданин Воропаев, вы это подтверждаете?
— Подтверждаю. Все, что сказал Жунин, доподлинная правда. В полотерской комнате он прямо так и сказал: «Наметил я убить Кагановича и Ворошилова, и обязательно это сделаю. Мне своей жизни не жалко, уж очень она не хороша при советской власти». Подтверждаю и то, что когда он заявил о своих намерениях во время пьянки у Васильева, я его поддержал, сказав: «Так и надо сделать».
После этих признаний судьба Жунина и Воропаева была предрешена. Чтобы не выпустить из рук других «заговорщиков», следователи организовали серию очных ставок, на которых одни полотеры очень неумело оправдывались, а другие, не моргнув глазом, сдавали друг друга. С этой группой все было ясно: один намеревался совершить теракт, другой его поддержал, а остальные, зная о преступных намерениях сотоварищей, не сообщили куда следует. Наказания обеспечены всем, а какие именно, решит суд.
В принципе, дело можно закрывать. Но на одном из допросов всплыла фамилия Василия Виноградова, тоже полотера, но работавшего не в Кремле, а в Большом театре. Профилактики ради, решили проверить, что за человек, этот самый Виноградов. Копнули поглубже — и дело вышло на новый виток! Оказалось, что в Москве существует разветвленная, контрреволюционная организация полотеров. Все они либо родственники, либо выходцы из соседних сел одного и того же района Смоленской области. Одна группа действует в Кремле, другая — в Большом театре. Не говоря о том, что многие из полотеров время от времени бывают в квартирах самых высокопоставленных членов правительства. Что из этого следует? А то, что если теракт не удался одной группе, его может организовать другая. Кремлевская группа ликвидирована, но полотеры Большого театра на воле и им ничего не стоит осуществить покушение даже на Сталина.
Пришлось Виноградова арестовать и доставить на Лубянку. После соответствующей обработки Виноградов таиться не стал, и на вопрос следователя, проявляли ли работающие в Большом театре полотеры враждебное отношение к советской власти, если так можно выразиться, рубанул с плеча.
— Да, вся наша группа, а это, кроме меня, Керенский, Дудкин, Кононов и Соколов постоянно высказывала недовольство советской властью. Признаю, что зачинщиком всех антисоветских разговоров являлся я. А так как у всех полотеров я пользовался определенным авторитетом, то именно меня можно назвать руководителем этой группы.
— Что именно вы говорили своим товарищам? — поинтересовался следователь.
— Я говорил, что при советской власти жить невозможно, что крестьянство разорено и доведено до нищеты и голода, что налоги буквально задушили людей. Рабочим тоже не лучше: зарплата маленькая, а цены высокие. Зато хорошо живут Сталин, Каганович и другие члены правительства, которым нет дела до нужд простого народа.
— Вас не перебивали? Вам никто не возражал?
— А чего тут возразишь?! Друзья со мной соглашались и высказывались в том же духе. Не возражали они и тогда, когда я говорил, что виноваты в такой жизни Сталин и Каганович, и поэтому надо их прикончить. А сделать это очень просто: надо дождаться, когда они придут в театр и бросить бомбу в правительственную ложу.
— Это, действительно, возможно?
— Конечно, возможно. Ведь строгого надзора за полотерами нет, так что попасть на закрытый спектакль ничего не стоит: надо закрыться в полотерской комнате, а когда начнется представление, войти в зал и сделать, что задумал. Я даже рассказал об этом Леонову. Он меня поддержал и заявил, что сделать надо будет именно так.
— А где Леонов работает?
— По-моему, на велозаводе.
— Вы знаете и других полотеров?
— Очень многих. В Москве существует своеобразная каста полотеров, и все они из деревень Ново-Дугинского района Смоленской области.
— Ну, например?
— Жунин, Воропаев, Щукин, Орлов, Журавлев, Буров, Фролов…
— Ладно, ладно, пока хватит, — остановил его следователь. — Вы лучше скажите вот что: они о ваших взглядах знали, с вашими террористическими намерениями соглашались?
— Конечно, знали. Орлов и Щукин, например, не раз говорили, что во всех наших бедах виноват Сталин, не будь его, жизнь стала бы совсем другой. А Фролов, будучи наиболее убежденным врагом советской власти, не раз заявлял, что этой власти скоро придет конец, и свергнет ее народ, у которого вот-вот лопнет терпение. Он же говорил о том, что главным виновником плохой жизни является Сталин и с ним следовало бы рассчитаться.
— А что это за болтовня об иностранных дипломатах? Говорят, вы толковали и о них?
— Почему же, болтовня?! Никакая не болтовня. Я совершенно серьезно предлагал совершить покушение на какого-нибудь известного иностранного представителя — тогда обязательно будет война и советской власти с ее колхозами придет конец.
— Кого конкретно вы имели в виду?
— Да хотя бы министра иностранных дел Франции Лаваля. Он сидел в центральной ложе, а перед этим я натирал там паркет, да и потом был совсем рядом. Короче говоря, достать его было проще простого. А у англичанина Чарльстона я натирал полы дома… Так что возможности были.
— А с тем же англичанином, с Чарльстоном, вы, случайно, не вели разговоры на политические темы? — забросил следователь удочку совсем с другой стороны.
Виноградов все понял и решительно ответил.
— Нет.
— Ну, что ж, нет так нет, — решил про себя следователь и захлопнул папку. — Материала для составления обвинительного заключения предостаточно и без этого.
В начале августа 1935 года обвинительное заключение легло на стол руководства. Перечислив все, что удалось вытянуть или выбить из несчастных полотеров, руководители Управления НКВД по Московской области не без гордости делают вывод, что ими «вскрыта и ликвидирована контрреволюционная террористическая группа, которая ставила перед собой задачу совершения террористических актов над т. т. Сталиным, Кагановичем и Ворошиловым». Как мы уже говорили, усердие сотрудников управления во главе с их начальником по фамилии Бак в Кремле оценено не было, но дело-то надо доводить до конца — обвинительное заключение вместе с двадцатью двумя полотерами было передано в Военный трибунал Московского военного округа.
4 сентября 1935 года состоялось закрытое судебное заседание. Нетрудно представить, как велико было разочарование председательствующего Стельмаховича, когда на его вопрос, признают ли подсудимые себя виновными, практически все ответили, что виновными себя не признают: помимо всего прочего, это говорило о скверной работе следователей. Но ведь отпустить-то полотеров нельзя, вот и пришлось Стельмаховичу прямо в зале суда уличать их во лжи, ловить на противоречивых показаниях, подводя к тому, что теракт они замышляли и убить руководителей партии и правительства хотели.
Тверже всех держался Тимофей Жунин. Он, видимо, понял, что выкручиваться и изворачиваться бесполезно, поэтому свою вину признал и даже добавил:
— Кто из нас главарь, сказать трудно, потому что антисоветские разговоры вели все. Я же про себя решил так: убью кого-нибудь из вождей, даже если меня на месте покушения пристрелят.