Как Вы знаете, в течение последних недель один из моих офицеров опросил ряд русских военнопленных, и в большинстве случаев их истории оказались сходными в своей основе. Сначала, попав в плен, они стали объектом невероятных лишений и жестокого обращения. Во многих случаях пленные по несколько дней вообще оставались без пищи. Их поместили в концентрационные лагеря, в ужасающие санитарные условия, где они голодали. Их заедали насекомые, они заражались отвратительными болезнями, а голод доходил до такой степени, что людоедство стало среди них обычным явлением. И не раз немцы фотографировали эти людоедские трапезы в пропагандистских целях.
Через несколько дней такого обращения, когда их моральные силы были полностью сломлены, их выстраивали в строй, и немецкий офицер предлагал им вступить в немецкие трудовые батальоны, где они получат достаточно пищи, одежду и нормальное обращение. Потом немцы спрашивали каждого в отдельности, согласен он или нет. Первый ответил «нет». Его тут же расстреляли. То же случилось и со вторым и с третьим и так далее до тех пор, пока наконец кто-то не сказал, что он согласен, и тогда другие тоже на это согласились, но только после того, как они воочию увидели, что это единственный способ уцелеть. Искренне Ваш.
Лорд Селборн».
Потрясенный Идеи взял письмо, положил его на стол и снова вернулся к креслу у камина.
— Что ж, милорд, доверие за доверие, — тихо начал он. — Я скажу, что меня смущает во всей этой истории: мы обсуждаем проблему русских пленных, совсем забыв о наших. Как вы знаете, в немецких лагерях немало и англичан, и американцев. Одни из них попадут в руки русских — на первый взгляд это неплохо, но только на первый. Отношение к ним советских властей впрямую будет зависеть от того, насколько точно мы будем выполнять требования этих же властей по отношению к русским пленным, освобожденным нами. Логично?
Лорд Селборн согласно кивнул.
— Но это не все, — продолжал Иден. — Мы не можем не считаться с тем, как на эту проблему посмотрит Гитлер. Да-да, именно Гитлер, а если точнее — Гиммлер. Не спешите, милорд, выслушайте меня до конца, — заметив возмущение Селборна, усадил его в кресло Иден. — Но сперва один вопрос. Согласны ли вы с тем, что принадлежность солдата к той или иной армии определяется формой, которую он носит?
— В принципе, да. Но дело не только в форме. Существует такое понятие, как присяга.
— Смею вас уверить, что немало юристов, причем не только в Германии, но и у нас, считают, что дело только в форме. Если стать на эту точку зрения, то все русские пленные, которые были в немецкой форме, полноправные германские солдаты. Объяви мы громогласно, что согласны выдать всех русских пленных, немцы тут же поднимут вой, что их солдат отправляют на верную смерть. И вот тут-то мы должны подумать о тех англичанах и американцах, которые не попадут в руки русских: боюсь, что подобное объявление немедленно скажется на отношении к ним охраны лагерей. А мы обязаны беспокоиться прежде всего о своих соотечественниках! — жестко закончил Иден.
— Кошмар, — потер лоб Селборн. — Логика в ваших рассуждениях есть, но логика жестокая, я бы сказал, бесчеловечная.
— Возможно, но таковы реалии войны… Поэтому мы должны действовать осторожно, не поднимая шума, зондируя и противника, и союзника. В связи с этим особую ценность приобретает рожденная в этом кабинете традиция, — дождался своего часа и нанес ответный укол Иден. — Если не возражаете, давайте и дальше читать друг другу передаваемые из рук в руки послания. Друг другу. Но никому больше.
— А теперь — очко в вашу пользу. Что касается традиции… О чем тут говорить? Мы же англичане.
АНГЛИЯ. Лето 1944 г.
Ухоженные поля, стриженые газоны, на улицах хорошо одетые люди, у подъездов театров, кафе и ресторанов беззаботные толпы — такой была Англия летом 1944 года. Основания для веселья у англичан были: прекратились бомбежки, снята светомаскировка, союзные войска стремительно продвигаются на восток, только что освобожден Париж. И никто, за исключением узкого круга лиц, не знал, что совсем рядом, в графствах Йоркшир и Сассекс спешно сооружаются лагеря для русских военнопленных. К концу лета в лагерях Баттервик, Кемптон Парк, Стадиум и других находилось 12 тысяч советских граждан, и еженедельно прибывало еще не менее 2 тысяч. Как они жили? Как себя чувствовали на земле союзников? Какие проблемы их волновали?
ГРАФСТВО ЙОРКШИР. Лагерь Баттервик.
Через распахнутые ворота втягивается колонна разношерстно одетых людей. Одни радостно возбуждены, другие понуры, но вот что удивительно — у самых ворот на глазах растет куча тряпья. Охрана недоуменно переглядывается, а говорящие по-русски пленные сбрасывают с себя немецкие мундиры, пилотки и даже сапоги. Гораздо большая группа в идеально сидящей немецкой форме надрывается от смеха.
— Идиоты!
— Кретины!
— Думают, что гражданские шмотки спасут.
— А картотека на что?
— Комиссары недорезанные!
Когда колонна втянулась на территорию лагеря, на опрокинутый ящик вскочил высокий седой человек.
— Товарищи-и! — перекрывая гул толпы, закричал он. — Действуем, как договорились! С этими, — махнул он в сторону одетых в немецкую форму, — не смешиваться. Держаться вместе. Родина должна знать, что мы не «власовцы» и не «немецкие овчарки». Эти мерзавцы надели немецкую форму и одним этим запятнали честь советского человека. Им прощения не будет! Мы же работали на заводах ради куска хлеба. А то, что мы были одеты в обноски, оставшиеся от немецких солдат, так это не позор, это наша беда. При первой возможности мы сбросили эту ненавистную одежду! В отличие от тех, — снова кивнул он в сторону одетых в немецкие мундиры, — Родина примет нас как своих верных сыновей и дочерей. Еще раз напоминаю: держаться вместе и не поддаваться ни на какие провокации. Во время бесед с представителями администрации лагеря требовать немедленного возвращения на Родину.
Когда пленные разошлись, наблюдавший за этой сценой майор Локридж отошел от окна кабинета и обратился к сидящим у стола офицерам.
— Эти фанатики не остановятся ни перед чем. Не удивлюсь, если ночью они нападут на тех, кто в немецкой форме. Поэтому действуем по утвержденному командующим округом плану. У вас все готово?
— Так точно! — поднялись офицеры.
— Да поможет нам Бог! — склонил голову майор.
У дощатых бараков и брезентовых палаток неприкаянно бродят небольшие группки пленных. Из динамиков несется русская музыка. Вдруг мелодия обрывается!! Слышится покашливание, шорох перекладываемых бумаг… А потом полилась вкрадчивая русская речь, правда, с довольно сильным английским акцентом.
— Друзья! Подруги! Наши дорогие союзники! Мы поздравляем вас с освобождением от ужасов немецкого плена и прибытием в Англию! К сожалению, мы не можем предоставить вам того комфорта, который вы заслуживаете, но администрация Баттервика сделает все от нее зависящее, чтобы вы могли набраться сил перед возвращением на Родину. Так как вы долго жили в антисанитарных условиях, мы решили, что всем вам — и тем, кто здесь давно, и вновь прибывшим — не помешает хорошая русская баня.