– Здравствуйте, работает автосекретарь. Я лишена возможности разговаривать с вами, но великолепно слышу. Передавайте информацию и обязательно перезвоните через минуту снова.
Не слишком люблю разговаривать с магнитофоном, пусть даже и современным, но делать нечего. Аккуратно подбирая слова, словно беседуя с умственно отсталым ребенком, я сказала:
– Людмила, беспокоит следователь Виола Тараканова, нам необходимо встретиться и переговорить. Пожалуйста, никуда не уходите, еду к вам.
В ухо понеслись гудки. Я послушно набрала номер еще раз и вновь услышала легкий шорох и сопрано:
– Ваше сообщение услышано. Обязательно выполню просьбу.
Надо же, какая ловкая дама. Небось заготовила несколько вариантов ответов на все случаи жизни.
До улицы Пустовалова я добралась вмиг. Оказалось, что магистраль идет перпендикулярно Лесной улице от метро «Белорусская» в сторону центра. Дом был большой, старый, явно нуждающийся в капитальном ремонте. Квартира, в которой проживала немая Людмила, выглядела не слишком презентабельно, но дверь открыла вполне ухоженная дама лет тридцати пяти с отлично сохранившейся фигурой и великолепными тяжелыми волосами, свободно падающими на плечи.
Я никогда не имела дела с немыми и не очень представляла, как потечет наш разговор. Впрочем, можно ли назвать беседой общение с человеком, который не произнесет ни слова?
– Добрый день, вы Людмила? Следователь Тараканова.
– Проходите, – мелодично ответила женщина.
Я радостно побежала за ней на кухню. Все сразу стало на свои места. Очевидно, это сестра или подруга, служащая переводчицей. Небось тетка владеет азбукой глухонемых, и нам не придется общаться при помощи карандаша и листка бумаги.
Мы вошли в довольно простое помещение с самыми обычными кухонными шкафчиками, серенькими в розовый цветочек. Но там больше никого не оказалось. Дама подошла к электрочайнику и щелкнула рычажком.
– А где Людмила?
– Это я.
У меня разинулся рот.
– Но все говорили, что домработница Зверевой немая, и потом автоответчик…
– Все правильно, для клиентов я – убогий инвалид, но вам врать не хочу. Разговариваю, как нормальные люди, слышу и вижу прекрасно.
– Но к чему маскарад?
Людмила налила чай и пояснила:
– Для хорошей зарплаты.
– Немедленно объясните, – потребовала я.
– Пожалуйста, – пожала плечами хозяйка, – все очень просто.
Перестройка застала Людмилу на третьем курсе медицинского института. Пришлось бросить учебу и идти работать. Родители-инвалиды, денежные накопления превратились разом в пыль, цены скакали, словно обезумевшие обезьяны. Делать нечего, Люда взяла в руки тряпку и пошла мыть полы. Потом устроилась на работу к одной эстрадной певице, некой Соне Мрит, и вот та и подсказала случайно, как стать на рынке дешевой рабочей силы уникальным товаром.
– Всем ты, Милка, хороша, – пробормотала один раз обкуренная Соня, – убираешь чисто, с мужиком не кокетничаешь, не пьешь. Одно плохо – язык имеешь.
Люда, не обращая внимания на бред хозяйки, расстилала той постель. Однако следующая фраза Мрит заставила домработницу отложить подушку:
– Вон, Сафо своей бабе жуткие деньги платит, – гундосила Соня, пытаясь вылезти из облегающего ее, словно вторая кожа, платья, – а почему? Знаешь? Ну что эта девка такое особенное делать умеет, а? Вот и не догадаешься!
Мрит хрипло рассмеялась и плюхнулась прямо в туфлях на роскошное розовое атласное одеяло.
– Все как у всех, только она немая!
– Как это? – изумилась Мила. – И кому нужна инвалидка?
– На руки она здоровая, – пояснила Соня, – зато гарантия, что много не натреплет. Во всяком случае, с соседями во дворе сплетничать не станет. Затруднительно на бумажке писать!
Людмила мигом поняла, как поступить. От наркоманки Соньки она уволилась. Взяла в руки медицинскую энциклопедию – сказалось незаконченное высшее образование – и живо подобрала себе диагноз. Детская патология, недоразвитость голосовых связок. Крайне редкая, можно сказать, уникальная вещь. С одним на миллион приключается. Лучшая подруга Рита Костылева, работающая в поликлинике, дала нужную справку, и Люда отправилась в агентство по найму. Ей тут же предложили с десяток мест, но женщина остановилась на двух семьях, выбрав хозяйками Звереву и Виноградову. У одной Милочка убиралась в понедельник, среду и пятницу; у другой – во вторник, четверг и субботу. Людмила не случайно связалась с этими дамами. И в той, и в другой семье не было мужей, женщины жили с детьми, а Мила справедливо полагала, что хозяин не растеряется и залезет к хранящей вечное молчание девушке под юбку.
– Тяжело, наверное, за весь день не произнести ни слова, – покачала я головой.
Люда вздохнула.
– Очень. Первое время прямо невмоготу было, иногда, думала, не выдержу, брошу, но как про деньги подумаю!.. Конечно, и накладки случались.
Она засмеялась.
– Только у Виноградовой работать начала, схватилась за сковородку, а ручка отлетела. Раскаленный блинчик мне прямо на голую ногу шлепнулся. Как заору! По счастью, дома только дочка ее семилетняя была, прибегает, такая встревоженная. Что случилось, да кто кричал? А я уже блин подобрала, слезы утерла и пальцем в окно тычу. Она и успокоилась.
Да уж! Наш человек изобретателен, и в его стремлении заработать ему нет равных, ни перед чем не останавливается:
– Вы хорошо знали Ольгу Леонидовну?
– Конечно, – усмехнулась Людмила, – она меня не стеснялась совсем.
– Хозяйственная?
– Ой, горе, – отмахнулась Мила, – ничегошеньки не умела.
Они с Алисой до моего появления всякую дрянь жрали, полуфабрикаты из коробок. Ольга отродясь готовить не умела, да и некогда ей – целыми днями на работе, вечером прямо падала. Говорила, в операционной чем-то сильно пахнет, спиртом, что ли, у нее аллергия началась, а бросить службу не могла. Но, правду сказать, зарабатывала бешеные тысячи, не нуждалась. Алиску одевала как куклу, питались они великолепно, по два раза в год отдыхать ездили: Турция, Испания, Канары. Машина есть, «Жигули», цвет, правда, противный: ярко-зеленый.
– Она любила сама окна мыть?