– Конечно, конечно, – закивала гостья, – просто решила в гостях переодеться. Что ж, так бывает! Кстати, душечка, надеюсь на твое молчание.
– Я тоже не болтлива.
– Чудесно, – пропела Анелия, – и помни, как ты относишься ко мне, так и я отнесусь к тебе.
– Не поняла!
– Если вдруг захочешь рассказать кому-нибудь о Костике, тоже не удержусь и вспомню про футболку, – мило улыбаясь, констатировала Анелия.
– Вы меня шантажируете?!
– Упаси бог, детка, просто предупреждаю, – заявила дама и продолжила: – Обязательно попробуй этот крем, просто чудо.
Ночь я провела без сна, пытаясь сообразить, как лучше поступить. Безусловно, милый господин Сироткин и есть тот самый человек, который задумал и, похоже, лично осуществил весь план. И как мне теперь действовать? Не думаю, что он пустит меня к себе в квартиру, хотя… можно попытаться. Завтра в районе полудня… Мужик, должно быть, ходит на работу, а дома сидит мама, или теща, или неработающая жена… Да, но тогда он не станет держать там Настю… А вдруг у него есть дача? Я про него вообще ничегошеньки не знаю…
До семи утра я подскакивала на постели, словно шампиньон на раскаленной сковородке. Раз пять бегала на кухню, ела бананы, пила воду, потом опрокинула в себя стопку коньяка, хватила валокординчика… Но сон не шел, и в голову лезла какая-то идиотская чепуха, ничего дельного придумать не удавалось.
Наконец где-то около семи утра приняла решение. Поеду на эту Слободскую улицу и побеседую с соседями. К Сироткину пока не пойду…
Сказано – сделано. Я слезла с кровати и, притопав на кухню, принялась рыться в кухонных шкафчиках.
– Ищешь чего? – спросила отчаянно зевающая Ирина, разводившая в бутылочке молочную смесь.
– У нас тут где-то стояла коробочка с абсолютно новым миксером, – растерянно пробормотала я, удивленно разглядывая изумительный порядок, царивший теперь на наших вечно захламленных полках. – Подарили на день рождения целых два, а мне сегодня в гости идти, хотела прихватить… Слушай, Иришка, а что случилось с нашим шкафчиком? Такой аккуратный, ничего здесь теперь найти не могу!
– Я порядок навела, – преспокойненько заявила Ирина, – у вас жуткий бардак был, отвратительный и гадкий. Все вперемешку. Ну-ка, скажи мне, не задумываясь, где хранилась соль?
– В коридоре, в хозяйственном шкафу. Там стоит железная банка с надписью «Сахар», в ней соль.
– Вот-вот, – хмыкнула Ирина, – а еще рядом в емкости «Рис» был насыпан геркулес, а в коробке, обозначенной как «Гречка», отчего-то обнаружились пуговицы. Кстати, молотый черный перец никто не держит возле ванильного сахара…
Я горестно вздохнула:
– Хочешь сказать, что…
– Именно, – хмыкнула Ирина, – потратила несколько дней и разгребла весь этот ужас. Теперь везде порядок, иди сюда!
Я покорно вышла в коридор. Ирина распахнула створки шкафа, и мой взор уперся в безукоризненно чистые полки, застеленные клеенкой в бело-красную клетку.
Банки стояли по росту, словно солдаты на плацу.
– Теперь все как у людей, – тарахтела Ирина, – мука в «Муке», рис в «Рисе», пшено в «Пшене»… Полный ажур! И больше не путай. Где взяла, туда на место и поставь. Через неделю привыкнешь и поймешь, как это удобно.
Я мрачно вздохнула. «Все как у людей!» Да у людей как раз в шкафчиках царит беспорядок. Это какой же надо быть занудой, чтобы так ранжировать емкости для круп и специй? И потом – мы с Томочкой всю жизнь держим соль в «Сахаре» и теперь будем путаться!
– Нравится? – гордо поинтересовалась Иринка.
– Очень, прямо до зубовного скрежета, – пробормотала я.
– Отлично. И в постельном белье тоже разобралась…
Ирина принялась распахивать шкафы и демонстрировать до отвратительности аккуратные полочки, где стройными стопками лежали пододеяльники, простыни, наволочки… Представьте, все они были выглажены…
– Мы вообще-то не гладим постельное белье, – пробурчала я.
– Да? – вскинула вверх брови Ирина. – Неряхи! Кстати, и в ванной…
Я удрученно молчала. У нас с Томусей есть хорошая подруга Лиза Волкова. Замуж она вышла поздно, в тридцать лет с лишним, причем по невероятной любви. Все знакомые только посмеивались, когда Лизавета заводила песню с постоянно повторяющимся припевом: «Павел – необыкновенно умен, добр и хорош собой. Павлуша – лучший из мужчин».
И вдруг год тому назад все с изумлением узнали об их разводе. Однажды Лиза прибежала к нам и, рыдая, объяснила, что случилось.
– Девочки, – шмурыгала она носом, – просто ужас!
– Он тебе изменил? – осторожно поинтересовалась Тома.
– Нет.
– Пил втихую? – поинтересовалась я.
– Что ты! – возмутилась Лизка. – Павлик – идеальный муж!
– Тогда в чем дело? – хором спросили мы.
– Аккуратный слишком!
– Так это хорошо, – с недоумением вымолвила Тамара.
– Нет! – выкрикнула Лиза. – Слушайте!
Мы разинули рты. То, что рассказывала Лиза, походило на пересказ глупой кинокомедии. Павел маниакально ставил чашки в сушке ручками только в одну сторону. Если Лизавета, не слишком утруждая себя, запихивала кружки на решетку как попало, Павлуша моментально размещал их в прежнем строю. Стоит ли говорить, что в шкафах у них царил идеальный порядок, а тумбочки в спальне у кровати напоминали ящик заключенного, ежесекундно готового к шмону. Продукты в холодильнике ей следовало размещать по раз и навсегда определенному плану. Йогурты – слева, кефир, масло и молоко – справа. Если какой-нибудь из пластиковых стаканчиков фирмы «Данон» случайно перекочевывал на другую полку, Павлик мгновенно возвращал «беглеца» в «стойло». Стиральный порошок, мыло, шампунь – все имело свое место, и Лизе потихоньку стало казаться, что она сходит с ума. Окончательно добили ее полотенца.