Аркадий тоже без конца упрекал старшую дочь. Поля ужасно казнилась, что стала причиной недуга сестры. Всю свою жизнь она посвятила Насте. Гуляла с ней, читала той вслух, уступала во всем, терпела капризы. Настя могла швырнуть в сестру кружку с горячим чаем, если напиток был, по ее мнению, не так заварен, или запустить в Полину тарелкой с обжигающим куриным бульоном, если считала, что он недосолен. А уж вопли, истерики, упреки и слезы вообще не прекращались. Немного привела больную в чувство смерть Аркадия. Наверное, девушка просто испугалась, что старшая сестра сдаст ее в дом для инвалидов. Настя присмирела и первые месяцы после кончины отца вела себя тише воды, ниже травы… Но потом поняла, что Полина вовсе не собирается от нее избавляться, и снова принялась скандалить.
– Она так вела себя, – качала головой Анна Петровна, – гадко, отвратительно. Требовала деликатесов, роскошной одежды… Ну зачем ей были нужны вещи из бутиков, скажите на милость? Она могла в полночь погнать Полю в дежурный супермаркет за шоколадными конфетами. А та безропотно кидалась выполнять все ее просьбы. Мне порой казалось, что в характере Полины есть мазохистские черты, что ей нравилось, когда ее унижали… Бедняга без конца искала работу, постоянно металась в поисках заработка, потом пристроилась агентом в жуткую контору «М. и К°», даже рассказывать не стану, чем фирма занимается. Ее сотрудники попросту дурят людей по-черному, но там хорошо платили… А теперь вот в санаторий Настю свезла, небось тоже дорогое удовольствие.
– Да уж, недешево, – подтвердила я и спросила: – У Полины много подруг?
– Откуда? – всплеснула руками женщина. – Она целыми днями носилась, разыскивая места, где можно подработать, где уж тут друзей заводить. Нет, очень обособленно жили.
– И кавалеров не случалось?
Анна Петровна покачала головой:
– Нет, мне очень жаль Полину, она хорошая, милая девочка, которая всю жизнь расплачивается за детскую глупость. Ей-богу, это несправедливо! Наверное, у Анастасии был какой-то неполадок в организме! Ну как можно настолько испугаться, чтобы обезножеть? Ох, думается, у нее расположенность имелась; небось и без Поли бы в инвалида превратилась. Вот так. А у вас как она себя ведет?
– Нормально, – пожала я плечами, – как все, ест, спит, читает!
– Хитрая очень, – пробормотала соседка, – просто пройдоха. Вот вернется Поля, и снова Анастасия выдрючиваться начнет…
– Скажите, а вы никогда не слышали такую фамилию Сироткин?
– Нет, – удивленно ответила женщина, – а кто это?
– Да так, – отмахнулась я, – профессор один, невропатолог, думала посоветовать Полине с ним связаться!
Домой я вернулась страшно подавленная и, отказавшись от ужина, легла в гостиной на диван, отвернувшись лицом к стене. В квартире стоял неумолчный плач. Младенцы отчего-то раскапризничались и вопили на два голоса. Я навалила на голову подушку и попыталась собрать воедино расползающиеся мысли.
Господи, что же делать? Даже если Настя и правда такая капризная и противная девица, как утверждает соседка Анна Петровна, это еще не повод, чтобы погибнуть мучительной смертью от рук безжалостного бандита. И почему он не позвонил? Что произошло? Может, я перепутала день и час «икс» назначен на завтра?
– Вилка, – сказала Томочка, входя в гостиную, – ты чего, плохо себя чувствуешь?
– Голова болит, – вяло пробормотала я.
– Честно говоря, не удивительно, – вздохнула подруга, – что происходит? Где ты целыми днями носишься? Похудела, на шпротину стала похожа… Ну-ка, поведай, в чем дело!
Я села на диване и почувствовала, как глаза наполняются слезами. У Томочки больное сердце и необычайно жалостливая душа. Ну как рассказать ей правду? Да у подруги мигом случится пароксизм мерцательной аритмии. Нет, сейчас следует позвонить Юрке и выложить приятелю-милиционеру все! Ну почему мой муж ухитряется отправиться в командировку именно в тот момент, когда его присутствие мне просто необходимо…
– Ты плачешь? – изумилась Тамара.
Есть чему удивляться: последний раз я рыдала на ее глазах лет этак в восемь, да и то от злобы. Противный Витька Ломов отнял у меня шапку и зашвырнул в мужском туалете на карниз. Пришлось ждать, пока основная масса учащихся отправится домой, а потом прыгать возле окна со шваброй в руках, чувствуя, как по щекам ползут горячие капли. Томуся тогда так испугалась и расстроилась, что я зареклась в дальнейшем хныкать у нее на глазах.
– Деточка, – раздался из коридора голос Анелии, – деточка.
Я со вздохом попыталась изобразить на лице улыбку. Дама вихрем ворвалась в гостиную, принеся с собой струю свежего воздуха.
– Виолочка, радость моя, спасибо!
– За что?
– За маску!!!
– Дорогая Анелочка, – завела я, – понимаю, что страшно виновата перед вами, но, честное слово, не хотела, ей-богу, думала…
– Кисонька, – перебила меня дама, – немедленно объясни, где брала эту чудо-вещь? Даник завтра поедет и возьмет сто штук. Раздам всем подругам!
– Вы издеваетесь?
– Ни в коем случае, – воскликнула Анелия, – ну-ка глянь на меня внимательно, иди сюда, к настольной лампе.
Иришкина свекровь ухватила меня цепкой рукой, стащила с дивана, подволокла к письменному столу и направила себе на лицо яркий луч света.
– Ну?
Я открыла рот. Щеки, лоб, подбородок женщины покрывала нежно-розовая кожа, просто майский персик. Мелкие «гусиные лапки», еще не так давно украшавшие виски, испарились без следа. Анелии можно было смело дать не больше сорока.
– Ох, и ни фига себе, – вырвалось у меня.
– Это чудо-маска, – с чувством заявила гостья, – конечно, отдирать больно и неудобно, но зато, смотри, какой эффект! Уж не знаю, сколько времени он продлится… Быстро рассказывай, где купила!
Я принялась описывать дорогу к Бутовскому рынку… В этот момент зазвонил телефон. Томочка схватила трубку.
– Да, минуточку… Держи, Вилка, это тебя.
– Виола Тараканова? – донеслось до слуха. – Вас беспокоит Яков Сироткин.
– Кто? – чуть не выронила я телефон. – Кто?
– Яков Петрович Сироткин, – преспокойно заявил приятный, даже интеллигентный, мягкий мужской голос, – мне сказали, что вы меня разыскивали? Слушаю внимательно.