Тот вскинул руку, и монахи, взявшие в кольцо гостя, отступили на шаг.
– Какое ты имеешь отношение к рейху?
– Я – генерал-майор СС Кристиан Рауфф и в сорок третьем году лично встречался в Берлине с Туиченом-щаго. Вот фотография из моей молодости – можете взглянуть.
Он вынул из кармана бумажник, развернул его и подал ближайшему воину старый пожелтевший снимок. Тот передал его ламе.
С минуту под низкими потолками большого зала было тихо, лишь из соседних комнат доносилось обертонное пение послушников и монахов.
Лама придирчиво разглядывал фото, сличая запечатленного человека с «оригиналом». Затем поднялся, сошел с «трона» – небольшого деревянного возвышения, и, приблизившись к старику, сказал:
– Кажется, произошла серьезная ошибка. Но я попытаюсь ее исправить…
Приказав монахам-воинам удалиться из зала, молодой лама по имени Пудава подробно рассказал о недавнем визите двух мужчин с европейской внешностью, о том, как один из них – высокий и представительный – назвал обе части кодовой фразы. А также о том, что вместе с ними для исполнения последней просьбы умирающего Потуичена-щаго отправился брат Пудавы – монах Цэрин.
– Значит, Цэрин знал, что от него потребуется на месте?
– Да. Об этом знали только он и я.
Бригаденфюрер пристально посмотрел на тибетца.
– Как выглядели те, кто нас опередил?
– Их было двое, оба европейцы или американцы. Главный – полнеющий, солидно одетый брюнет лет сорока восьми. Второй – крепкий шатен лет тридцати. Он молчал и, насколько я понял, исполнял роль телохранителя.
– Если не трудно, расскажите подробнее о том, кого вы приняли за старшего, – попросил Рауфф.
Прикрыв глаза, Пудава на мгновение задумался…
– У него выступающий затылок, прикрытый жесткими темные волосами, тяжелый подбородок и землистый цвет кожи. Мне довелось побывать в некоторых азиатских и европейских странах, так вот, он похож на болгарина, турка или израильтянина.
– Скажите, Пудава, у вашего брата есть сотовый телефон?
– Мы не пользуемся привычными для вас средствами связи. Но я попробую помочь.
– Каким образом?
– Я передам Цэрину весть по воздуху. Скоро очередная молитва. Пойдемте…
В эту минуту генералу меньше всего хотелось присутствовать на молебнах и ритуалах, но если этого требовало дело – он готов был терпеть что угодно.
– Главный символ буддизма – колесо жизни. Его вращение по часовой стрелке олицетворяет связь прошлого, настоящего и будущего, – негромко говорил лама, поднимаясь по скрипучим ступеням. – Мы верим в то, что наша нынешняя жизнь является следствием жизни прошлой и причиной жизни будущей. Эта вера помогает нашим мыслям преодолевать пространство…
Рауфф много слышал о ясновидении и о способностях тибетских лам передавать мысли на расстоянии. В далеком сорок третьем во время короткого знакомства с Потуиченом ему довелось стать свидетелем странного явления. Однажды, оборвав его на полуслове, монах выхватил табличку и начертал на глине: «Простите, мне пришла воздушная весть. Мой учитель сорвался в пропасть…»
Написав это, тибетец уселся на пол и, в буквальном смысле уйдя в себя, медитировал около получаса. Затем встал, оправил накидку и сообщил очередной начертанной фразой: «Я говорил с братом-монахом. Он обо всем рассказал. Наш учитель отправился в иной мир…»
Тогда Рауфф не поверил ни одному начертанному на глине слову. И каково же было его изумление, когда руководитель исследовательского отдела «Аненербе» по Центральной Азии Эрнст Шефер подтвердил кончину старого ламы! Тот и в самом деле пошел по какой-то надобности в соседний монастырь и, сорвавшись с тропы на перевале, разбился. А самое главное – произошло это именно в тот день и час, когда Потуичен-щаго принял весть по воздуху.
Потому-то сейчас, наблюдая за действиями молодого Пудавы, в точности повторявшими поведение Потуичена, бригаденфюрер не кривил тонкие губы в усмешке, а ждал вполне осязаемого эффекта…
Выйдя из глубокого транса, лама несколько минут сидел с закрытыми глазами – восстанавливал дыхание и нормальную частоту пульса.
Затем, посмотрев на Рауффа, выдохнул:
– Он меня не слышит. А вместо его мыслей я получаю лишь сильный однообразный шум.
– Не слышит? – растерянно переспросил старик. – Такое возможно?
– Увы, так случается, когда другой человек находится в гуще современной техногенной цивилизации.
Немец задумался…
Монах, с которым намеревался связаться Пудава, мог в данную минуту быть где угодно: на борту самолета или посреди многолюдной улицы, в салоне автомобиля или на эскалаторе подземки.
Не часто сослуживцы Рауффа видели его растерянность, но, похоже, сейчас был именно такой момент.
– Что же прикажешь делать, монах? – гневно сверкнул он темными глазами.
– Утром я попробую еще раз, – поднялся лама.
– А если опять не получится?
– Есть еще один способ исправить положение.
– Какой же?
– Я отправлюсь с вами и сделаю то, о чем просил великий Туичен.
– Справедливое решение. Как скоро мы сможем выехать?
– Завтра на рассвете.
– Почему не сегодня?
– Я должен выбрать человека, которому передам священные реликвии: жезл, чашу капалу, статую божества Гухьясамаджи и свитки…
Ранним утром лама сделал еще одну попытку отправить весть брату Цэрину. И снова, в изнеможении очнувшись от транса, виновато вздохнул:
– Он не слышит…
А к вечеру того же дня вылетевший из Лхасы самолет произвел посадку в аэропорту Токио. Далее группа Рауффа отправилась тем же маршрутом, что и группа Давида несколькими днями раньше. То ли оттого, что цели приезда в Японию совпадали до мельчайших деталей, то ли по странному стечению обстоятельств, но обе команды действовали словно по одному сценарию. Банкомат по обмену валют, стоянка такси, долгая поездка по залитому рекламным светом Токио, остановка напротив узкого проулка и последняя сотня метров пешком по кромешной тьме до нужного дома.
Поднявшись на крыльцо, Рауфф взглянул на часы. «Половина второго ночи. Плевать! Нужно побыстрее покончить с этим дельцем и убраться отсюда».
После третьей попытки достучаться до хозяев дома внутри послышались шаги.
Пудава сам вызвался поговорить с хозяевами.
– Я немного знаю японский язык – при монастыре долгое время жил послушник с юга Японии, – объяснил он.
– Скажи, что нам нужен Куроки Хикару.