Холеный и Эд тем временем спустились на первый этаж и, выйдя из подъезда, смешались с толпой, собравшейся у поверженного альпиниста.
– Блин, куда же второй делся?
Холеный озадаченно глянул вверх. Эд тоже вслед за ним задрал голову, глуповато улыбнулся:
– Не мог же он улететь, как птица.
Иван в этот момент уже яростно давил кнопку лифта.
– Вот эту версию боссу расскажешь, – мрачно заметил Холеный. – Ну, все, разбегаемся...
– Ага, – согласился Эд. – А то еще в свидетели запишут.
* * *
Иван выскочил из лифта, как камень из пращи, растолкал любопытных. Но злодеев и след простыл. Кроме милиции, подъехала и «Скорая помощь» Санитары упаковали тело в черный мешок, положили на носилки.
– Прости, Василий... – тихо сказал Иван.
Даже если б не сказал, спецовка промальпа выдала его. Перед Иваном вырос молодой мужчина в сером костюме.
– Я – следователь межрайонной прокуратуры Борисов. Погибший был вашим напарником?
– Да.
– Назовите его имя.
– Василий Смеянов.
– А ваша фамилия, имя, отчество? – продолжал спрашивать Борисов.
– Родин Иван Родионович.
– Как вы думаете, Иван Родионович, это несчастный случай, или ему помогли выпасть? – заинтересованно, со смыслом глянул Борисов.
– Я ничего не знаю... – ответил Родин, не испытывая никакого желания в эту минуту продолжать разговор. В душе клокотало и кипело, он глаза в глаза видел врага – и не смог отомстить. Он уже отвык от внезапных смертей, которые беспощадно, без предупреждения, преподносила война. И вот судьба грубо, за плечи, развернула его в жестокую реальность: только что Васька, чудило, душа-парень, бабник и веселый раздолбай, втихаря от него попивавший на крыше пиво, превратился в кровавую лепешку.
– А почему оборвались оба троса?
«Этот следак, как мыло», – подумал Родин.
– Я повторяю, я ничего не знаю. Вещи и документы Василия – на крыше.
– Да, оперативники уже работают там, – кивнул Борисов, что-то хотел еще спросить, но Родин тут же пресек это.
– Все. Оставьте меня в покое.
Поздним вечером Родину позвонили по телефону. Он вздрогнул от неожиданности, и первой была мысль, что это – Васька, как обычно, согласовать время выхода на смену. Он сидел перед мерцающим экраном телевизора и не видел, что там происходило. День, чернее ночи, заканчивался, стихал шум транспорта, где-то вдали пьяные голоса с азартом и чувством исполняли «и бойцу на дальнем Пограничном от Катюши передай привет». Иван вспомнил, что сегодня был День пограничника.
– Слушаю вас...
Это была Эмма Благородова. Иван внутренне сжался. В эти сутки его решили добить до конца, размазать по стенам, обвинить в том, что он, собака и сволочь, до сих пор живой. Телефон – лучшее средство для уничтожения человека.
– Простите меня, ради бога, что я вас сгоряча обвинила, что вы дали моим детям наркотики, – после паузы глухо произнесла Благородова. – По моему поручению провели проверку, и люди подтвердили, что вы, на самом деле, как приехали, сразу вызвали «Скорую помощь».
– Ну, слава богу, – сдержанно ответил Иван, не зная, что ему еще придется выслушать в полуночное время.
* * *
Роскошная квартира депутата Госдумы Эммы Благородовой поражала изобилием зеркал. Причудливой формы, старинные, в подернутой патиной рамах, венецианские, греческие, в стиле модерн, привезенные из дальних странствий, – они висели не только в ванной комнате, коридорах, спальной, но и в зале. Она обожала это одно самых старинных изобретений цивилизации, позволявшее раздвинуть стены и без того огромного ее дома, и – все время видеть и оценивать себя со стороны – неблекнущую, сильную, удачливую женщину. Но сейчас серебро любимых зеркал было задрапировано черным материалом и отражало тьму.
Эмма находилась в этот час в кабинете: единственном месте, где не было зеркал, которые мешали бы сосредоточиться над решением государственных дел. Она сидела, сжавшись, в углу огромного, как слон, дивана, будто пыталась спрятаться от сжигающей беды. Чтобы не завыть в безумстве, она открыла большой семейный фотоальбом. Сейчас такие заводят все реже, предпочитая электронную память слайдов. Эмма отрешенно перебирала страницы. Вот они, ее малыши-голыши, детки-погодки, с любимыми игрушками. Круглые глазенки с интересом изучают окружающий мир, и мама в нем – целая вселенная. Погремушки сменяются сабельками и куклами, «лазерными автоматами», электронными машинками, говорящими игрушками... Снимки на отдыхе, когда дети чуть подросли: весь курортный мир на фотографиях – Канары, Италия, Эмираты, Испания, Маврикия, Америка...
– Скажите, Иван, вы знали, что Кристина и Глеб употребляли наркотики? – она выговорила это с трудом, будто мрачный чужой человек сказал это за нее.
Нет ничего хуже, чем убеждать, зная, что тебе все равно не поверят.
– Меня познакомила с ними их подружка Яна в том самом клубе. В тот вечер они употребили экстези. У Яны я отобрал таблетку, у ваших детей не смог. Не имел таких прав... Ведь у нас же свобода? Ваши дети, кстати, цитировали ваши выступления по поводу свободной продажи наркотиков. Эта идея пришлась им по вкусу...
Иван сказал – и пожалел.
– Не будьте таким жестоким. Сегодня... – у Эммы перехватило горло, она расплакалась и, сделав усилие, продолжила. – Сегодня я похоронила своих деток... Вы хоть понимаете, что такое похоронить своими руками своих детей? Положить в гроб и видеть, как их опускают в землю...
Она замолчала. Иван кожей почувствовал звенящую пустоту ее огромной пустой квартиры.
– Простите меня, – сказал Иван, не став говорить, что потерял сегодня напарника. Материнское горе несоизмеримо.
– И не дай бог вам испытать такое... – голосом, в котором не осталось ни искорки жизни, произнесла она. – Прощайте...
Эмма выключила телефон, как выдернула иглу капельницы. Встала, подошла к огромному экрану – окну. Москва, великая и непостижимая, жестокая и властная, была перед ней, как в нескончаемом сериале, с мчащимся потоком автомобилей, пляской огня, шествием горожан, холодным светом кремлевских звезд. Она и себя сопоставляла с гордым, могущественным городом, который жаждала покорить.
И зачем теперь все это?
Она вдруг осознала, что осталась совершенно одна на этом белом свете, который в одночасье стал для нее чужим, черным, нелепым. Несколько лет назад тяжелые болезни унесли сначала отца, потом – мать. Но родители успели сделать все для нее. Замужество счастья не принесло, и она была благодарна мужу лишь в том, что смогла стать полным его антиподом. И все, что она добилась в жизни, она делала, чтобы доказать ему, что он не способен на сильные поступки, серьезные дела, смелые решения... Короче, ни на что... Они познакомились, когда оба были студентами юрфака МГУ. Светлое время свежих, как ветер, идей, помыслов, надежд, подспудное ожидание счастья, как чего-то непременного и безусловного. Но настоящим счастьем оказалось вскоре после двух лет супружеской жизни только лишь рождение детей: сначала Кристинки, потом – Глеба. Карьера адвоката, которой пытался удивить весь мир молодой супруг, не удалась. И все нытье про «кормушки», занятые евреями, армянами, грузинами и еще черт знает кем, было причиной оправдать свое бессилие и абсолютную бесталанность. «Лучше б ты вагоны ходил разгружать!» – однажды в сердцах сказала она ему, когда он в очередной раз уволился «по собственному желанию», зато принес грошовый гонорар за статейку в какой-то дурацкой газете. Они б давно протянули ноги, если б не помощь отца, который работал заместителем генерального конструктора в очень секретном предприятии, выпускавшем страшные ракеты с еще более жуткими боеголовками. И когда Эмма, наконец, развелась, отец-то, лауреат всевозможных закрытых премий, Дмитрий Благородов, и дал ей старт, пользуясь правом сильных мира сего, объединенных спецсвязью «кремлевки». Некоторое время Эмма проработала заместителем префекта одного из административных округов столицы, потом пошла в политику, выбрав наиболее перспективную партию. А на это, как и на деньги, у нее был особый нюх, который, кстати, полностью отсутствовал у мужа. У него даже с обонянием было плоховато: мог неделю ходить в одних и тех же носках (это у него называлось «экономия»). Где он сейчас, бог его знает, единственное, хоть детей с днем рождения поздравляет.