Родин просмотрел все страницы и на последних обнаружил, что арабскую вязь сменили буквы древнегреческого алфавита. Что хотел передать автор, скопировавший в трактат послание античной цивилизации? Две части воссоединены. А может, есть и третья?
Измученный событиями и открытиями, Иван постарался уснуть, избавиться от безумного калейдоскопа вчерашней ночи, в котором фантастически смешались погоня, штурм стены, стремительная и жесткая ликвидация «духов» в «осином гнезде», смертельный оскал Файзуллы, адское пламя, бушующее в доме... Неужели все это сделал он?
В комнате был маленький телевизор, но Иван не стал смотреть теленовости, слушать нелепые версии и предположения об операции, которую они провели. У народа свое мнение, и народ был на их стороне.
Уснуть все же не удалось. Как только он провалился, потеряв ощущения, надрывно и требовательно ожил его телефон. Иван простонал с такой тоской и болью, будто его по приговору народного суда только что приговорили к бессрочным каторжным работам.
– Ну, кто это?!
Это был Приходько.
– Иван?
– Я!
– Меня освободили под подписку о невыезде! – радостно сообщил он.
– Поздравляю, – сказал Иван, хоть в этом почувствовав удовлетворение: его работа не прошла даром. – Ты откуда звонишь?
– С телефона-автомата.
– Правильно, – похвалил Родин. – У меня для тебя есть сюрприз.
– Давай, встретимся! – предложил Приходько.
– Извини, не сейчас, спать хочу, умираю... Ты там выспался на нарах, – не преминул подковырнуть Иван.
Виктор обиделся:
– Тебе бы там поспать, по очереди в три яруса...
– Извини, Витя. Позвони вечером, через шесть, нет, через семь часов.
И он отключил телефон. Но кошмары не отпускали его. Он ворочался, вставал, потом-таки включил телевизор. У Вадика Газюка был звездный час. Самая главная, эксклюзивная, неслыханная новость выпуска – здесь и сейчас! Помимо Газюка это событие бросились обсуждать комментаторы, эксперты, предсказатели, официальные заявители... Иван открыл прикупленную по дороге бутылку коньяка, выпил пару рюмок для успокоения, выключил телевизор, снова завалился на диван. «Лучшее средство от бессонницы – это женщина», – подумал он, засыпая. А вот женщины, теплобокой, ласковой, сисястой, с толстой попой у него и не было. Хотя, без сомнения, не менее тысячи, а то трех тысяч женщин в городе Москве, не раздумывая, согласились бы разделить с ним кров и кровать на долговременной основе. А если б узнали, каков он герой, то добавилось еще тысяч пять юных восторженных экстремисток, попирающих занудные и тоскливые законы «предков». В мыслях о женщинах Иван, наконец, провалился на тот глубинный уровень, в котором его сознание пульсировало киселеобразно, без проблесков и звуков, как в африканской пустыне в темную ночь.
Он проснулся вечером. Посмотрел на время: лег в двенадцать дня, а сейчас было восемь вечера. Иван взял телефон, посмотрел на не отвеченные вызовы. Их было три, явно от Приходько. По привычке глянул на время вызовов: первый – в 19.10; второй – в 11.15, и еще один в 19.20. Вызов в 11.15 ввел Ивана в ступор. Он пригляделся к дате, протер глаза. Сомнений не оставалось: он проспал беспробудно более суток. Таких «подвигов» он не совершал со времен безмятежной юности.
Но вместо того, чтобы позвонить Приходько, Родин набрал номер Наумова.
– Нарик, привет, как дела? Отдохнул? Ты говорил, у тебя есть еще наработки?
– Есть местечко. Сравнительно недалеко, – ответил без энтузиазма Николай.
– Ну, давай, наведаемся ночкой. Какое направление?
– Щелковское шоссе. Давай на выезде из Москвы.
– Хорошо, я обзвоню ребят.
В назначенное время группа собралась в условленном месте. Приходько, как и предполагал Родин, приехать не смог: намекнул, что под колпаком. Только не уточнил, каким: ментовским или своей супруги.
Трущобы, в которые они заехали, описанию не поддавались. Было темно, и не существовало таких красок, чтобы описать эти серые, морочные, жуткие бараки. И задувал тут самый промозглый ветер в области.
– Здесь наша молодежь получает счастье – в шприце? – спросил Иван Наумова.
– Здесь.
– Кто барыга?
– Кликуха Штахета, – сказал Наумов и потер руки.
– Пошли, – сказал Иван и, выйдя из машины, прихватил дорожную сумку.
Наумов первый вошел в хибару. Двери здесь не запирались, как и не существовало времени суток. Жизненный цикл существовал между дозами. На тахте, прислонившись к стене, сидел «погашенный» парень лет двадцати пяти, а может, тридцати. Николай огляделся: на подоконнике, в углу – пустые шприцы.
– Слушай, пацан, где дурью разжиться, знаешь? – без предисловий спросил Наумов.
– Дурь – бабло – дурь – бабло, дурь – бабло, – незамысловато ответил наркоша.
– А хочешь ширануться? – перешел на конкретику Наумов.
– А кто ж не хочет.
– Давай адрес, поедем, вмажемся.
– Я тебе не верю. Ты – мент, – и хозяин хибары прикрыл воспаленные глаза. С грохотом открыв дверь, в комнату вошел Иван.
– Говори, сволочь, где дурь покупал?
– Не знаю, я ничего не знаю, – пробормотал парень.
Иван заглянул в кухонный уголок. В мусорном ведре пустые шприцы. У газовой плиты – закопченная ложка.
Неожиданно Иван достал из своей сумки шприц в упаковке, дозу, протянул парню.
– Это чо? – у него хватило сил на удивление.
– То самое.
Парень тут же ловко перетянул жгутом руку, всадил иглу в вену... Глубоко вздохнул, откинулся расслабленно на стену.
– Кто вы, добрые волшебники? А смотрите с презрением? А что вы знаете о героине? Героин освобождает от чувств, набрасывает на них невидимый покров... Если снять покров, не убрав того, что под ним, это приведет к возвращению – к сладкому туману и обольщению тела. А вам этих тонкостей не понять...
– Ишь ты, залепетал, прямо поэзия, «героиновая патетическая», – усмехнулся Родин. – А если я тебе дам еще пару шприцов, ты мне скажешь все адреса, где берешь дурь?
– Давай шприц!
– Держи, – Иван протянул еще один шприц. – Он твой...
Парень расслабленно произнес:
– Улица Плоскошлепова, дом третий. Такой, двухэтажный. На первом этаже спросишь Бацила...
Хозяин хибары не преминул тут же еще раз «вмазаться» в вену.
– Изголодался... – посочувствовал Родин.
– Не то слово...
Он снова опустился на свою тахту, заняв привычное положение полулежа, прислонившись к стене.