Следователь:
– То есть он даже не вышел из лифта, или же он успел?
Живаев:
– Он собирался выйти из лифта.
Следователь:
– И вы прямо, получается, напротив лифта, да, стояли, прямо напротив дверей, да? И он выходил вам навстречу?
Живаев:
– Я выстрелил прямо в упор. После этого сбежал вниз, оглядываясь.
Вот такая до обиды нелепая история случилась с жителем Ростова Володей Живаевым. Следователи допросили и Александра Джанашия, угодившего вместе с Живаевым в милицию 1 января 1998 года.
Из протокола допроса Джанашия.
Следователь:
– Как можете охарактеризовать Живаева? Что за человек?
Джанашия:
– Честно говоря, я плохого про этого человека ничего не могу сказать. В каком плане. Человек трудолюбивый, тихий, общительный, поделится последним куском хлеба. Практически я ничего плохого не видел, он даже моему ребенку подарки подарил.
Итак, каратист из Ростова, находящийся в федеральном розыске, приехал в далекий город Сызрань за дешевыми автомобильными деталями, а в результате получилось, только пивка попил. Когда приспичило, как водится у ростовчан, сунул пару пистолетов за пояс и пошел пописать. Разумеется, в жилой подъезд. Обычное дело. И тут – просто мистика! В этом же подъезде жил Бородин – главный враг его наставника Гиви Колымского. И опять невезуха: полковник застал чемпиона Ростовской области за срамным делом и одним ударом свалил его с ног. Такая вот история.
И тут привели свидетеля – на опознание Живаева.
Вспоминает Рустам Юсупов:
– Я попросил ребят, говорю, заставьте, чтоб он походил по кабинету. И вот по походке, он такой здоровенький парень такой, вот по походке, вот, да ну, и вообще, по овалу лица опознал.
Были еще два свидетеля, видевшие вечером 7 октября двух мужчин, выбегавших из подъезда дома № 33 по улице Дзержинского.
Подтверждением тому, что киллеры целенаправленно ждали свою жертву, была обнаруженная оперативниками на лестнице на пятом этаже куча окурков. Еще одним неоспоримым доказательством связи Живаева с уголовными авторитетами стал и найденный в его доме блокнот с именами воров Гиви Колымского и Эдуарда Краснова по кличке Красный.
Но все эти улики так или иначе можно было оспорить. И вдруг оперативникам улыбнулась несомненная удача. 17 марта 1998 года сотрудники следственного изолятора перехватили письмо Живаева его брату Роману. В так называемой маляве арестант писал: «Еще нужно связаться с Самарой, узнать, что там за движения. Позвони Гиви (только не по своему телефону) и договоритесь, куда можно перезвонить, чтобы „линия“ была чистой от лишних ушей. Объясни ему ситуацию. Я грузанулся за этого легавого из Сызрани и за наркотики, которые нашли у Гиви дома в 1996 году в августе. Почему я это сделал? Объясняю. Во-первых, меня кто-то подставил в Самаре конкретно; мусора сказали, что есть свидетели и человек, который подробно рассказал, что это я завалил этого мусора в Сызрани. Якобы Душман Алик дал показания против меня, что мы с ним вместе ездили в Сызрань и застрелили Бородина (это фамилия этого мента). Короче, я с ними договорился и заключил так называемый контракт: они никого не трогают (ни на воле, ни в тюрьмах и лагерях), в том числе разговор был за Гиви, короче, всех, кто мне дорог и близок, а я, в свою очередь, написал с условием, что я один попру по этой фелюге (даже сказал им, чтобы отпустили Душмана-дебила, из-за которого меня арестовали в Самаре... Показания дал в таком плане, что случайно зашел в подъезд поссать, но зацепился с этим легавым, он меня ударил, и я в него со злости выстрелил. Короче, не специально. По поводу наркотиков. Мусора сказали, что он (Гиви) не сорвется, что, мол, у него там фелюга, не закрытая с 1996 года, лежит с наркотой и что ему пятерку как минимум впаяют. В условиях моего контракта я упомянул, чтобы его оставили в покое, а эту наркоту я беру на себя (мне разницы нет), а если деда посадят, он не вывезет – уже возраст не тот и здоровье никуда».
К тому времени разговорился и Душман, он же Джанашия. Рассказал о поездке Живаева в Сызрань.
Из протокола допроса Джанашия:
– В 7 утра он ушел. Часов в 9 жена увела ребенка в садик, как раз ей в 10 часов на работу. Как раз он сказал, седьмого числа, короче, вечером, когда мы сидели, я, говорит, завтра еду в Сызрань...
Живаев понимал, что друг Джанашия будет первым подозреваемым в соучастии в убийстве Бородина. И, выгораживая его, опрометчиво придумал версию с больным ребенком Джанашия.
Из протокола допроса Владимира Живаева:
Следователь:
– А Джанашия знал, что вы уехали в Сызрань?
– А Джанашия остался, у него ребенок заболел.
Рассказал Джанашия и о спрятанном на своем балконе оружии, из которого стреляли в Бородина:
– 17-го он достал с балкона, я говорю: ты забыл, чего там оставил на балконе. Когда он достал, это было оружие в свертке. Как он достал, нас тут не было, он достал, чистил, короче, оружие вытаскивает из целлофана. Я сам удивился.
Еще больше бы удивился Алик Джанашия, если бы услышал эти показания своего товарища.
Из протокола допроса Владимира Живаева:
– Пистолеты я завернул в тряпку и спрятал на балконе у него в квартире. Он об этом не знал.
Не слишком ли рьяно Живаев пытался отвести следствие от Джанашия? Судя по маляве, особых дружеских чувств к нему он не испытывал. Дело в другом. Живаев боялся, что Алик может проговориться и сообщить нечто, могущее повредить вору в законе Гиви Колымскому, ради безопасности и благополучия которого Живаев по-холуйски взял на себя все его былые преступления.
Итак, Джанашия на свободе, проходит по делу в качестве свидетеля. У Живаева впереди – беспредельный срок. Конца допросам не видно, и вдруг Живаева прорывает: не одному ж ему баланду за всех хлебать!
Из протокола допроса Владимира Живаева:
Следователь:
– Он знал, что вы уезжаете 7-го числа в Сызрань?
– Он знал.
– И что вы уезжаете с пистолетами?
– Он знал, что они у меня всегда с собой. Ну, я объяснил ему, что в Сызрани получилось вот такое недоразумение.
– Вот что такое недоразумение?
– Я там выстрелил в такого человека.
– Убил человека?
– Да.
– Джанашия не спросил, за что вы его убили?
– Ну, я ему объяснил.
А еще Живаев рассказал, что «мокрые стволы» на балконе унес куда-то Джанашия. Ранее же арестант утверждал, что сам выбросил их в Волгу.
Следователь:
– То есть вы настаиваете на том, что дальнейшую судьбу пистолетов вы не знаете, куда он их дел? Вы спрашивали, куда он их дел?