Представленный товар столь же радовал глаз своим разнообразием: здесь можно было отыскать все: от сапожной иглы, до породистого быка; от ингушского кинжала до пестротканого ковра. Погодка наладилась, ветер утих, потому к насыщенному синевой небу строго вертикально тянулись струйки дыма, а вокруг кострищ и мангалов распространялся густой манящий аромат жареного мяса и свежеиспеченного далнаша — круглых пышек с мясной начинкой.
Восточный рынок гудел, словно улей. Живая масса на окраинной сельской площади кипела и клокотала шумным, бесформенным кагалом…
— Куда теперь идти, Костя-майор? — прикрыв рот рукавом, шепнул улем.
Яровой кивнул на отдаленный аппендикс ярмарки, где они еще не успели побывать. Два простолюдина уже сделали большой круг по пустырю, изрядно намозолив глаза многим продавцам и покупателям, прилично натолкавшись в самых многолюдных местах. Однако ни хождения, ни толкотня проку не дали. Все разговоры кавказцев, со слов Ризвана Халифовича, неплохо понимавшего ингушский, сводились к оценке качества того или иного товара; непосредственно к торгу или же к беседам давно не видевших друг друга сельчан.
Аппендикс от остального базара ничем особенным не отличался. Разве что людей возле одного из костров скопилось больше чем у других шашлычников. Туда-то и направился майор, осторожненько увлекая за собой Чиркейнова…
Приготовлением мяса занималась целая семья. Баранов резали и свежевали два взрослых сына; мать пекла лаваш; дочь лет тринадцати смешивала приправы, готовила зелень и соус; а над огромным мангалом колдовал глава семейства. Он же следил за огнем, получал деньги и с веселыми шутками отпускал покупателям готовые порции. Работало семейство слаженно и добротно, жирные барашки в кузове «Газели» были на загляденье, цены не отпугивали. Рядом с «Газелью» на старенькой иномарке обосновалась троица шустрых мужчин, приторговывавших спиртным под аппетитное мясо. Мусульманам-суннитам пить спиртное возбранялось, да порядки ныне нигде не отличались строгостью. Потому, наверное, здесь и выстроилась целая очередь желающих отведать сочный шашлык, выпить по полбутылочки отменного вина, да послушать игру хорошего музыканта, очень кстати присевшего в трех метрах от мангала и затеявшего на дечиге приятную для восточного слуха лиричную каватину.
Играл молодой мужчина здорово, выводя на бесхитростном инструменте одну за другой излюбленные на Кавказе мелодии. Толпа слушателей постепенно разрасталась, попутно уделяя внимание и довольным продавцам.
— Ай, молодец! — цокнул языком ингуш лет семидесяти, когда стихла очередная мелодия. — Сынок, сыграй пожалуйста «Марш Бисирхоевых». Очень нам в селе нравится эта песня!
Но «сынок» смотрел куда-то в сторону, словно не к нему только что обратился почтенный человек.
— Он что же, не знает этого марша? Или, может быть, наших горских законов не уважает? — гневно оглядываясь по сторонам, начал вскипать старый ингуш. — Он почему мне не отвечает и сидит будто я со скалой разговариваю?!
— Он плохо слышит, уважаемый, а говорить совсем не может, — поспешил растолковать странное поведение молодого знакомца какой-то низенький старичок в чалме и с горечью добавил: — Сейчас я попробую объяснить вашу просьбу, но не знаю, поймет ли…
Ингуш сразу отмяк, лицо его переменилось, приняв выражение искреннего сострадания и сожаления. А дедок в табачном халате наклонившись к самому уху исполнителя, принялся что-то нашептывать, отчаянно жестикулируя при этом смуглыми руками. Тот понятливо и с готовностью закивал, тронул струны, и скоро два десятка жителей Ольгети наслаждались обожаемым мотивом, покуда не утих последний его аккорд. А громче всех рукоплескал и хвалил дивную игру семидесятилетний ингуш…
— «Молитву Шамиля»! — выкрикнул из толпы моложавый кавказец в кожаной кепке, и толпа загудела, одобряя выбор.
И опять старичок чудно общался с немым исполнителем, прежде чем зазвучала «Молитва»…
Это известное и довольно сложное произведение, созданное по сюжету предания об имаме Шамиле, состояло из двух частей. Первая была грустной и торжественной, вторую отличал зажигательный ритм танцевального характера. Передать доподлинно весь колорит и насыщенную звуковую гамму на одном дечиг-пондаре было почти невозможно, и все-таки музыканту это удалось — к финалу в стихийно образовавшемся круге несколько горцев неистово отплясывало под музыку какой-то национальный танец.
— Держи, дорогой. И вы отец угощайтесь, — глава семейства лично вручил после исполнения «Молитвы» Яровому и Чикейнову по две порции шашлыка, по круглому лавашу с зеленью и по пиале с соусом. — Ешьте на здоровье! Мало будет — еще дадим. Сколько захотите, столько и дадим!
Кто-то хотел угостить их двумя стаканчиками вина, да торговцы спиртным опередили, преподнеся аж две бутылки…
Устроив небольшой перерыв и закусывая, мнимый глухонемой внимательно прислушивался к галдящему скопищу людей. Толпа не расходилась — все ждали продолжения великолепной игры, а пока же терпеливые кавказцы снова наведывались к продавцам и сообща наслаждались вкусом вина под хорошо прожаренное мясо.
Их языка Константин не понимал, но о сути разговоров частично догадывался по темпераменту и громкости общения, по выражению лиц. К тому же и невзрачная фигурка улема периодически куда-то исчезала, и после спецназовец краем глаза подмечал ее то в одном, то в другом конце вытянутого ответвления от основного ярмарочного пустыря. Когда тот возвращался, одаривал его немым вопросом, а богослов отвечал виноватою миной на морщинистом лице, да неопределенно пожимал плечами. Так продолжалось с четверть часа, покуда не было покончено с дармовым шашлыком и пышным хлебом.
Офицер «Шторма» вспомнил о сигаретах, оставленных в ранце, тряхнул головой и снова пристроил на коленях инструмент. Но едва рука его легла на изящный гриф, как слух уловил нечто знакомое. Он замер, отведя взгляд куда-то в сторону гор…
Так и есть, кто-то в гудящей людской массе говорил на чистом чеченском — пару слов Костя без труда распознал.
Поднеся дечиг к самому уху верхнею декой, он сделал вид, будто кропотливо занят настройкой, сам же поглощал каждый звук, исходящий от молодого парня в кожаной кепке, двадцатью минутами ранее крикнувшего из толпы: «Молитву Шамиля!»
Не смотря на молодость, парень носил бородку; одет был прилично и стоял в окружении трех мужчин, выглядевших намного старше. Однако именно он чувствовал себя центром компании, ее лидером; именно его словам и фразам, уважительно помалкивая, внимали мужчины. Рассказывал молодой человек явно не о базаре, не о торговле и сделках. Кажется, его ничуть не волновало царившее вокруг обилие, не занимали цены; весь вид молодца выражал презренье к шумной толчее, подчеркивая этакую случайность появления на базарной площади. Да и в темных колючих глазках поблескивал азарт иного рода.
Музыкант обеспокоено огляделся, ища улема, и когда тот объявился, завершив очередной неудачный рейд, тихо шепнул, указав взглядом направление:
— Идите к тем четырем мужчинам. Послушайте чеченца в кепке. И будьте при этом осторожны.