Ксения, съежившись, как воробей на холоде, сидела на диване. Рядом стояла ее сумка – девушка будто решила присесть на дорожку.
– Володя? – вскинула она изумленные глаза. – Ты что – бежал сейчас по улице?.. Ты сумасшедший…
Я схватил ее сумку.
– Здесь оставаться нельзя! Пошли!
– Куда?
– В подвал… тут рядом… К Шамилю, – переводя дух, выплевывал я слова.
– Я останусь здесь! – испуганно сказала она.
– Не говори глупостей! Все дома сейчас раскрошат в пыль. Дурочка – не понимаешь?
– Я тебе не дурочка! – обиделась она.
– Хорошо, не дурочка, у нас нет времени!
Я схватил ее за руку, она слабо упиралась, пришлось шлепнуть ее по мягкому месту. Она отвесила мне ответную оплеуху, я сграбастал ее и почти понес. На улице она вырвалась, и мы побежали, почесали, сверкая пятками и всем остальным. Под огнем чувствуешь себя голым и незащищенным, все тело кажется сверкающим, а на спине начертан мишенный круг. Мы прижимались к заборам, пригнувшись летели напропалую, спотыкаясь на замерзших буграх грязи. Заслышав противный свист, я падал на землю, увлекая за собой Ксюшу, и она все время оказывалась подо мной, перенося это насилие безропотно.
– Тебе уже надо давать как минимум трижды героя, – сообщила она после очередного взрыва.
– Ты более дорогого стоишь, – заметил я, помогая встать.
Снова хорошо тряхнуло. Мы оглянулись: над «нашим» домом стояла густая пелена, черная шапка дыма отделилась и поплыла к нам.
Ксения заметно побледнела, виновато посмотрела на меня. Я промолчал. Нам оставалось совсем немного, открытое пространство в тридцать метров…
В окоп мы спрыгнули, испытав неземное счастье, будто очутились в райских кущах… По черному коридору прошли в бункер Раззаева. Его обитатели жили напряженной жизнью.
Мальчишка-журналист, бесцеремонно отодвинув от амбразуры «лицо русской национальности», нацелил камеру на поле боя. «АTN» – прочел я буквы на корпусе – известная американская телекомпания, задарма отправляющая наших ребят на съемки в самые «горячие точки»…
– Смотри, чтобы башку не оторвало! – предупредил я.
Он не отреагировал. Немало я повидал операторов в тех местах, где приходилось ползать под жгучими траекториями очередей – и всегда меня поражали эти ребята. Черт их знает, не все же за деньги? Азарт, охота за мгновением, цветной картинкой, имя которой – жизнь… А может, они особое удовольствие испытывают, когда просматривают отснятое в своей студии и медленно потягивают водку из высокого стакана, запивая холодным квасом…
Загрохотало еще сильней, посыпалась труха… Мы все пригнулись, я потянул оператора. Через минуту он опустился на пол.
– Все в дыму и пыли, ни черта не видно! – выругался он и протянул мне руку: – Лева Циркус, «АTN».
– Володя Раевский, газета «Человек и закон».
– Как раз ситуация по теме… – пошутил он.
Я попытался разделить его юморное настроение кривой усмешкой.
Пыль рассеялась, впереди я увидел окопы боевиков. Они хорошо постарались за эти дни: траншеи тянулись во все стороны, разветвлялись, исчезали под стенами домов. Но сейчас все сидели на дне окопов в готовности встретить плотным огнем атакующих – наших ребят. Я видел, как выехали на прямую наводку три боевые машины пехоты, блеснули красные вспышки, секундное запоздание – грохот и взрыв сплелись в один рваный звук. Прошелестели снаряды гаубицы, разорвались за нашими спинами. Подключилась спаренная зенитная установка, будто оглушительная трещотка; короткие очереди – и огненные стрелы полетели прямо в лицо, над головой обвал: крупный калибр прошил стену дома над нашими головами, посыпалась штукатурка, мы пригнулись; снова вразнобой ударили боевые машины, вслед за ними с грохотом, буквально из земли, вырвались хвостатые ракеты: собровцы подползали все ближе, и лучшим оружием была сейчас одноразовая штука со смешным названием «муха». Я посмотрел налево. Оранжевые стрелы очередей исполосовали небо, метрах в двадцати лопнуло огромное пламя, обдав огненными брызгами, меня отбросило ударной волной, в ушах залипло, пронзительный звон – долбанули из огнемета «шмель». Земля вздрагивала – ей тоже было страшно… Что-то взрывалось за нашими спинами, в глубине села, в паузах было слышно, как ухал миномет… Я больше не рисковал высовываться, Ксения, как мышка, притихла в углу, оператор же вновь полез к бойнице. Возможно, он считал, что камера спасет его от прямого попадания.
Гнусно и печально, если нас замочат наши же парни: рыжий Саня Иванов, Серега Черный или Бабай, которые буквально в трехстах метрах взводят реактивную гранату, посылают вдогонку «мухе» крепкую очередь по моей бойнице… Никогда я еще не был в более худшей ситуации. Они подползали, по камышам арыков, по желтой сухой траве, по вспаханному полю, в бороздах которого подтаивал снег – оно было полосатым…
Канонада слилась в единый непрерывный гул, все огневые приспособления для уничтожения методично выплевывали металл, который рвал землю, крушил камень, добираясь до самого мягкого материала – человеческой плоти. Я вжался в землю, инстинктивно понимая, что именно она – наилучший бронежилет. Рядом со мной на скамейке спокойно курил Шамиль, он наслаждался самим собой. Салман был на позициях, а славянин, которого все называли Удавом, сидел на корточках в углу и время от времени сплевывал.
Не успели мы опомниться, как небо буквально завибрировало от гула: в атаку пошли вертолеты огневой поддержки. Ветер вынес из села черный клуб дыма. Огромным джинном он понесся на наступающих, разделился на две части и исчез. Первый вертолет – злобная птица – пошел на заход, раздался сухой жесткий треск, заглушивший все звуки, будто резко переломили сноп мерзлого хвороста, вспыхнули дымные сполохи под брюхом – и выскочили едва заметные рисочки неуправляемых ракет. Несколько смертельно долгих мгновений, и земля, жилые дома приняли взрывчатку. Все затряслось, заходило ходуном, череда взрывов, огненно-черные сполохи, вспыхнули пожары; раскаленный камень, черные дымы. А вслед уже шла другая вертушка, испускала ракеты и, уходя в сторону, роняла яркие «икринки» – тепловые выстрелы, страхующие от ракет «стингер». И снова ненасытный гул вертолетов «Ми-24». Я заметил, что на борту уже иной калибр – управляемая ракета. Она сорвалась с направляющей, хорошо было видно ее черное игольчатое тело, она разогналась и, слегка виляя, ушла в сторону центра села.
Запоздало обрушился гром, сотрясший небо, раздался взрыв еще более страшной силы, земля вздрогнула. Когда пришли в чувство, увидели, что вновь пошли в атаку «крокодильчики». В какофонию звуков вплетается грохот артиллерии. Шамиль страшно ругается, половина ругани – на русском, он куда-то исчезает, ему надо руководить обороной. Я замечаю, что в поле густо чадит черная точка – будто подожгли пару десятков колес: с холодным ужасом сознаю, что подбили боевую машину пехоты…
Первые потери своих воспринимаются с безнадегой и саднящей болью…
«Бум! Бум!» – с нашей стороны вновь заработал миномет. В моей голове все смешалось. Я поймал себя на мысли, что называю нашими боевиков, что подспудно жду, когда они остановят наступающих. Нелепость моего положения усугублялась и тем, что в пылу штурма я мог «заслуженно» получит пулю от своих. Истинно своих…