Ойойойс шмякис брякис – подстраховочное.
Чебурыхнус парашютис – тормозящее.
Чебурыхнус парашютис форте – ускоренное тормозящее для экстренной посадки.
«Заговоренный пас»
Гуллис-дуллис – Цап-царапс (блок).
Труллис-запуллис – Леос-зафиндилеос (блок).
Фигус-зацапус – Щупс-курощупс (блок).
Призовые очки в драконболе
Пламягасительный мяч – 3
Одурительный – 1
Перцовый – 5
Чихательный – 2
Обездвиживающий – 10
В пасмурный майский вечерок, когда с одной стороны в стекло барабанили дождевые капли, а с другой недавно проснувшиеся мухи, славное семейство Дурневых сидело в гостиной.
Дядя Герман держал на коленях ноутбук и, скривив от усердия рот, отделывал приветственную речь к «VII Всероссийской конференции пенсионеров-огородников».
– Ты не представляешь, Нинель, как это ответственно! В нашей стране голосуют только пенсионеры и огородники! Если они меня поддержат, я воплощу свою давнюю мечту и смогу баллотироваться в президенты! Важно только, чтобы выборы проходили зимой, иначе эти ненавистники колорадских жуков смоются на свои огороды! – уже в третий раз объяснял он своей супруге.
Мадам Дурнева согласно мычала. Она могла только мычать, потому что пожирала копченую индейку с ананасовыми ломтиками. Кто-то сказал ей, что если есть индейку вместе с ананасом, можно сбросить вес. Тетя Нинель ответственно подошла к делу. Она заготовила полную морозильную камеру индеек и забила холодильник ананасами. Правда, пока она продолжала толстеть, но утешала себя мыслью, что любое натуральное лекарство действует не сразу.
Пипа тоже не бездельничала. Поджав под себя ноги, она сидела на диване и глубокомысленно созерцала в лупу тройку в дневнике, прикидывая, как ловчее исправить ее на пятерку. Тройка была очень перспективная – с маленьким верхним хвостиком. Пипа уже покушалась на тройку лезвием, когда рядом вдруг возник ее папочка, утомившийся задурять мозги пенсионерам-огородникам.
– А ну дай сюда! – решительно потребовал самый добрый депутат.
Пипа тревожно покосилась на папочку и собрала глазки в кучку, готовясь при необходимости заголосить. Но у самого доброго депутата были иные планы. Он конфисковал у дочки лезвие, умело подобрал подходящую по оттенку ручку, и спустя минуту в дневнике засияла исключительно правдоподобная пятерка.
– Вот так, дочь! Учись, пока я жив! – назидательно сказал он, целуя Пипу в макушку.
Проявив дозированную нежность, Дурнев повернулся и вновь поплелся к своим огородникам.
– Стой! Руки вверх! – приказала Пипа, целясь папочке в спину указательным пальцем.
Самый добрый депутат остановился и послушно задрал к потолку свои морковного цвета ладони.
– Мы договаривались: за каждую пятерку я получаю полтинник! И нечего отлынивать! – потребовала Пипа.
Умиленный дядя Герман полез в карман и, вытащив бумажник, принялся в нем рыться. Не дождавшись, пока он отыщет полтинник, Пипа выдернула у папули из пальцев бумажник и нагло завладела сразу несколькими сотенными купюрами.
– Зачем так много? – удивился самый добрый депутат.
– Как зачем? А кассету купить? Недавно вышел новый фильм о Гэ-Пэ! Он в нем такая симпатяжка! Глаза добрые-добрые, и ни одного прыщика!..
Дядя Герман зевнул. Слушать про Гэ-Пэ ему было неинтересно, тем более что за последние два года дочь уже прожужжала ему этим Гэ-Пэ все уши. Коридор был обклеен плакатами с Гэ-Пэ, на блюдцах в кухне тоже был Гэ-Пэ. Более того, его умное тонконосое лицо в круглых очках смотрело даже с полотенца в ванной, которым Пипа вытирала руки.
– Умница, доча! Никогда не упускай своей выгоды! Но хватит про Гэ-Пэ, а то я взвою!
Вернув себе порядком облегченный бумажник, дядя Герман привлек к себе Пипу и прицелился для нового поцелуя в макушку любимого чада, но в этот момент звонок в коридоре пробудился от сна и произвел нечто среднее между похоронным маршем и «Танцем маленьких лебедей».
От неожиданности дядя Герман промахнулся и больно стукнулся о Пипину голову носом.
– Нинеличка, солнце мое, не посмотришь, какой болван звонит нам в дверь? Что за мода приператься без приглашения? – поморщился он.
– Сейчас, кисик! Твоя рыбка только скушает махонький кусочек ананасика! А то индюшачьей грудке так одиноко у нее в желудочке! – отозвалась тетя Нинель.
– Не верь ей, пап! Она съела днем десять йогуртов и рыбное филе! Да еще моя коробка с шоколадными конфетами куда-то пропала… – наябедничала на любимую мамочку Пипа. Она всегда была больше папиной дочкой.
Тетя Нинель щелкнула пультом телевизора. На его двадцатый канал выводилось изображение с недавно установленной на площадке камеры. В настоящий момент камера послушно снимала крупную серую плитку и железную дверь генерала Котлеткина.
– Я никого не вижу! Никого нет, Герман! – удивленно сказала тетя Нинель.
– Как никого? А кто тогда звонил? – нахмурился самый добрый депутат.
Он метнулся к телефону и набрал консьержку. Консьержка заверила его, что к ним никто не поднимался.
Дядя Герман и тетя Нинель переглянулись. Оба одновременно подумали об одном и том же. Или, точнее, об одной и той же. Семейная идиллия была разрушена.
– Неужели снова Гроттерша? Я только начала приходить в себя! Ведь прошло всего два года, как она в последний раз у нас была! – простонала тетя Нинель.
– Ха! Танька еще полбеды! Главное, чтобы нам не подкинули новую сиротку! Мам, посмотри, там нет какого-нибудь футляра или хотя бы помойного ведра? – фыркнула Пипа.
– Оставайтесь здесь! Я сам! – решительно приказал дядя Герман.
Он на цыпочках прокрался к двери и, не доверяя видеокамере, выглянул в глазок. Затем Дурнев осторожно повернул замок, снял цепочку и резко рванул дверь на себя. Он смутно надеялся застигнуть кого-то врасплох, но застигать было некого. Площадка была действительно пуста.
Пожав плечами, дядя Герман уже хотел закрыть дверь, как вдруг заметил на коврике длинный конверт. В правом верхнем углу конверта был аккуратно выведен московский адрес Дурневых. Марка отсутствовала. Это означало, что конверт никак не мог быть доставлен обычным способом, через почту.
– Германчик, что там такое? – испуганно крикнула тетя Нинель, подбегая к мужу.