– То-то, – цокнул языком Гаврила.
А на обратном пути столкнулись с Тимофеем. Тот пожаловался Гавриле и новому знакомому на телескоп. Никитин, скосив и без того косые от алкоголя глаза на прибор, сказал что-то про линзы. Тимофей ожил. Слово за слово, и родственные души нашли друг друга. После монолога о линзах и их физических свойствах, Никитин подробно, хотя едва лыко вязал, объяснил Тимофею процесс киносъемки и проявки, и тот чрезвычайно заинтересовался. Они и не заметили, как сначала куда-то делся Гаврила, потом исчезла луна, потом пополз вдоль заборов утренний туман, и вот они очутились у терешинского дома. Там Тимофей принялся жадно расспрашивать Никитина о последних новинках техники. Некоторое время Никитин отвечал довольно внятно, но потом его ответы стали носить все более бессвязный характер, а в какой-то момент он просто положил голову на стол и, пробормотав: «Ты спрашивай, я скажу», – уснул.
Утром Тимофей растряс невыспавшегося Никитина и принялся с жаром рассказывать о своей идее – общедеревенской радиоточке. Он рассказал, что в свое время раздобыл радиотранслятор, именуемый в народе «тюльпаном», и теперь мечтает установить его на пересечении трех главных, а точнее, единственных улиц Невидова. К «тюльпану» прилагались ламповое радио, собранное, естественно, тоже им, а также небольшой генератор, вроде моторчика на бензине. Правда, с бензином напряженка, но ведь Никитин не будет против, если Тимофей немного отольет из бака их автомобиля? А, главное, у большого колодца, имеется телеграфный столб – идеальное подспорье.
– Главное – начать, – говорил Тимофей с жаром и тормошил Никитина. – Народ тут упрямый, но я упрямей. У меня радио так ловит, что будь здоров, не кашляй. Один раз включу им, потом уже сами будут просить. Здесь же темнота, вечная полярная ночь. Понимаешь?
Никитин со сна кивал и тер глаза. Наконец, обрел дар речи и попросил опохмелиться.
Терешин беспрекословно налил Никитину какой-то настойки.
– Мой рецепт, – гордо сказал он, протягивая стакан.
Настойка была крепкой, вонючей и горькой. Никитин поморщился, но выпил.
– На чем это она? – прохрипел он, чувствуя, как жидкость благодатным теплом разливается по венам.
– На говне коровьем, – спокойно ответил Тимофей, забирая стакан у оператора.
– На чем?!?
Никитина чуть не вырвало, но желудок был пуст, и он только промычал, высунув язык и вытаращив глаза.
– Да не бойся, – похлопал его по спине Тимофей. – Не отравишься. Знаешь, сколько в навозе полезных биологически активных веществ?
– Не знаю и знать не хочу, – отрезал Никитин, отплевываясь и вытирая рукавом губы. – Тьфу. Все. Пошли уже.
– Куда?
– По бабам. Шучу. Ну, радио твое устанавливать. Куда ж еще?
– Аа, – обрадовался Тимофей. – Это мы мигом. Может, еще настоечки?
– Хорошего помаленьку, – мотнул головой оператор и, встав, потянулся. Настойка, однако, сделала свое дело – головную боль как рукой сняло.
Пока Никитин придерживал лестницу, Терешин тянул провода и закреплял транслятор. Сначала мимо прошел Гаврила. Хмуро поздоровался с Никитиным и кивнул Тимофею. Потом прошли со своими козами и коровами Серафима и Лялька, главные деревенские зубоскалихи, молодые, ладно скроенные девки лет двадцати.
– Эй, Тимоха! – крикнула Серафима. – Ты че на столб забрался? Между ног зачесалось че?
– Без сопливых разберемся, – беззлобно ответил Тимофей.
– Или никак топиться надоело, повеситься решил? – намерилась следом за подругой блеснуть остроумием и Лялька.
– За козой своей следи лучше, – раздраженно огрызнулся Тимофей. – Еще раз мой забор сломает, я ей рога спилю.
– Ты бы свои сначала спилил, – крикнула Лялька, и обе девки засмеялись, хотя жена Тимофея, Галина, была абсолютно верна мужу, и никакого смысла эта реплика не несла.
– А ты кто будешь? – отсмеявшись, спросила Серафима у Никитина.
– Ну, че привязались?! – крикнул Тимофей. – Федор это. Из города приехал. Шли б вы стороной. Через полчаса вертайтесь. Радио буду включать.
Появление незнакомого, да еще городского, человека было в Невидове событием исключительным, а потому Серафима с Лялькой не только не пошли «стороной», как им советовал Тимофей, а, наоборот, еще больше оживились.
– А Федор че, язык, что ли, проглотил, сам сказать не может? – спросила Серафима.
Никитин оценивающе посмотрел на выпирающий бюст Серафимы, затем опустил взгляд на ее загорелые икры.
– На тебя глядел, облизывался, вот язык и проглотил, – сказал он, нагло улыбаясь.
Серафима, видимо, привыкла к комплиментам, посему нисколько не смутилась.
– Ишь ты, резвый какой! Чего ж ты лестницу держишь, коль такой резвый? Лез бы сам ведро вешать.
– Сама ты «ведро», – обиженно буркнул себе под нос Тимофей.
– К лестнице ревнуешь? – ухмыльнулся Никитин. – Могу и тебя подержать.
Он знал, что вступает в неравный бой, ибо никакой даже самый остроумный краснобай никогда не справится с двумя подружками-хохотушками, если они вдруг решат его высмеять, но все-таки решил рискнуть, сделав ставку на многозначительный эротический подтекст.
– Руки не выросли, чтоб меня держать, – продолжила пикировку Серафима.
– Если в одном месте не выросло, значит, в другом взошло, – продолжил наступление Никитин, почувствовав, что, кажется, понравился Серафиме. Как и она ему. Его вообще тянуло к таким – зубастым, своенравным, – тем, что вроде брыкающихся кобылок, которых надо объезжать. Лялька была, впрочем, тоже ничего, но Никитин не был уверен, что потянет двух зараз.
– Что это у тебя взошло? – недовольно фыркнула Серафима. – Луна в голове, что ли?
Лялька засмеялась – ей нравился образный юмор подружки.
– Луна взошла, значит, спать пора, – невозмутимо ответил Никитин. – Пойдешь спать, не забудь позвать.
Вдохновленный призывными формами Серафимы, он невольно перешел на странный стиль стихотворных деревенских пословиц.
– Одного уже позвала, да с утра прогнала, – в лад оператору ответила Серафима.
– Меня позовешь, по-другому запоешь, – ответил Никитин и с досадой вспомнил о необходимости помогать с транслятором, потому что с гораздо большим удовольствием пошел бы сейчас с девками на выгон.
Но тут уже Тимофей потерял терпение.
– Эй, Федор! – крикнул он. – Долго ты там будешь лясы точить? Провод подтяни! А ты, Серафима, иди, куда шла. Нечего тут отираться. И Ляльку забирай.
– Тебя не спросила, куда мне идти, – огрызнулась Серафима.
– А ты спроси, я скажу, – раздраженно ответил Тимофей. – Тяни провод, Федор!
Никитин напоследок еще раз окинул Серафиму с головы до ног пожирающим взглядом и стал подтягивать провод.