– Если бы я знал! Сарданапал приоткрыл её всего на какое-то мгновение, а потом сразу захлопнул и потребовал у Поклепа с Медузией, чтобы они держали все в секрете. «Самое страшное, – заявил он, – я сам не знаю, что может произойти, попади то, что внутри, не в те руки. Даже если это попадет в те руки, последствия непредсказуемы!»
– А ты не пробовал туда заглянуть? Ты же призрак! Тебе сквозь стену пройти, что два письма отослать! – удивилась Таия.
Ржевский передернулся. Вопрос явно ему не понравился.
– Гм... Ну, э-э... Я пытался сунуть нос, но у меня ничего не вышло. Шкатулка меня не пропустила. Ее стенки абсолютно непроницаемы. К тому же я нечаянно выплыл из тени, и тут Поклеп меня заметил... Я не успел оглянуться, как на меня немедленно наложили заклятие немоты и шуганули дрыгусом. Причем каким! Сколько раз меня дрыгали, но чтоб так! Меня просто ввернуло в пол, как какой-нибудь захудалый штопор. Поверишь ли, мне сложно было сообразить, где у меня голова, а где ноги... Мне даже неизвестно, чем все закончилось: перепрятал ли Сарданапал шкатулку или оставил все как есть, – признался поручик.
Рассуждая о шкатулке, он не забывал шастать по комнате и всюду совать свой нос. Он подлетел к Гробыниной кровати, смял простыню и, заглянув в пудреницу, громко фыркнул:
– Как жаль, что здесь нет моей подружки, Недолеченной Дамы! Все эти склянки и баночки в её вкусе. Кстати, знаешь, она недавно нашла у себя триста новых болячек и всю ночь летала за Безглазым Ужасом, перечисляя их! Тот едва заново не повесился. А потом – хи-хи! – только прикинь: Дама сказала Ужасу, что ему надо выписать очки! Нашему-то Безглазому такое ляпнуть! Якобы потому, что он не носит очков, у него такой поганый характер. И он ей ничегошеньки не сделал, только позеленел весь и испарился.
Таня встала. Она сообразила, что поручик уже разболтал все, что ему было известно, а теперь просто несет околесицу.
– Слушай, я одного не пойму. Если это такая тайна, зачем ты мне разболтал? Какой смысл? – спросила она, глядя на похрапывающую Гробыню. Хвостатики из комиксов, не теряя времени, рисовали ей зеленкой усы, Таня попыталась согнать их, но те опрокинули пузырек с зеленкой Склеповой на нос и с возмущенным писком забились под подушку. Девочка подумала, что утром Гробыня будет выглядеть, как заправский гусар в профиль и как свинья анфас. Ее нарисованные усы явно соперничали размерами с усищами Сарданапала.
Поручик Ржевский замахал руками и, подпрыгнув, оставляя грязные следы, прошелся по стене.
– Как зачем? Обижаешь, дорогуша! Ты у кого хочешь спроси, тебе всякий скажет. Там, где малютка Гроттер, мгновенно начинаются всякие несуразности! Только не спрашивай, почему так происходит. Я обожаю, когда все интересно, когда все кипит, встает с ног на голову... Понимаешь? Ужасно скучно жить сотни лет подряд, когда вокруг не случается ничего эдакого.
– Угу, – кивнула Таня. – Только не думай, что я снова во что-нибудь впутаюсь.
– Впутаешься, и ещё как! – заверил её поручик. – Между прочим, если тебе интересно, мы могли бы отправиться на чердак и посмотреть, на месте ли шкатулка, Только не сегодня – сегодня там где-то поблизости бродит Безглазый Ужас. Как насчет того, чтобы пойти через три дня, в полнолуние? Ужас уйдет в подвал греметь кандалами, и мы проскочим.
– Я с тобой не пойду, – заявила Таня, но, похоже, призрак не особенно ей поверил.
Неожиданно на его лице появилось беспокойство. Он с тревогой прислушался, буркнул что-то про гадких шпионов, которые никак не отстанут от него, красивого, загремел ножами и быстро стал ввинчиваться в потолок. У него определенно начался новый приступ паранойи.
– Одна голова лучше, а два сапога пара! Значит, через три дня! Чао, малютка! – загадочно прошептал он и исчез.
Не забыли ещё Генку Бульонова, отравлявшего Тане Гроттер существование, когда она жила у дяди Германа и ходила в одну школу с Пипой? В теле молчуна и буки Бульонова, внешне больше походившем на кубышку с ножками или на сейф с педальками, обитала ранимая и мечтательная душа.
Довольно часто, забившись в угол, Бульонов садился на стульчик, обнимал колени и начинал мечтать. Мечты розовой сладкой дымкой курились перед его маленькими, часто мигавшими глазками. Иногда Бульонов воображал, что станет космическим пиратом, иногда, что диктатором всей планеты, а иногда явно снижал планку и мечтал всего лишь о том, что ограбит банк и будет удирать на машине от погони.
К ограблению банка Бульонов начал всерьез готовиться и проготовился весь четвертый класс, но этот блестящий проект отменился из-за отсутствия у него пистолета и шапочки с прорезями для глаз. А заодно ходуль. Без ходуль коротенького Бульонова охрана банка приняла бы разве что за воинственного карлика или разбушевавшегося гнома.
Так бы жизнь нашего несостоявшегося Наполеончика и текла в своем привычном и скучном русле, если бы однажды он случайно не увидел, как Таня стремительно пикирует на своем контрабасе. Тогда – в самом начале – Таня ещё не знала, что маги должны держать свои полеты в секрете от лопухоидов, и не слишком скрывалась.
Пораженный Бульон стал таскаться за Таней по пятам, стремясь разгадать её тайну, и таскался до того самого, дня, когда она внезапно исчезла, а Пипа заявила в школе, что «тупая Гроттерша куда-то свалила, скорее всего отправилась шляться по вокзалам. И отлично, что свалила, меньше народа – больше кислорода».
Но даже тогда Бульонов не успокоился и продолжал регулярно пастись возле бывшего Таниного подъезда, прячась то за детской горкой, то за мусорным контейнером.
Недаром говорят: «Если долго мучиться – что-нибудь получится». И вот однажды Бульонову повезло.
Он уже собирался уходить, когда дворник, занимавшийся очисткой мусоропровода, швырнул в контейнер два черных мешка. Генка не обратил на это особого внимания – ну, мусор и мусор, но тут из крайнего мешка внезапно послышался энергичный женский голос: