– А... понятно... пока я была без сознания, драконбольный матч закончился и драконов увели. Да? А кто победил? – все больше беспокоясь, спросила Таня.
Санитары-джинны переглянулись. Их маленькие аккуратненькие ушки внезапно увеличились в два или три раза и, точно локаторы, повернулись в её сторону.
– Драконы? Драконбол? О чем ты, девочка? Сегодня был обычный недружеский матч между темными и очень темными, – сказала Ягге.
Тане почудилось, что старушка испугалась. Ягге зачем-то щелкнула пальцами, и у обоих санитаров в ушах оказались плотные затычки из желтоватой, не слишком приятной на вид ваты. Ягге слишком спешила, чтобы позаботиться о её чистоте.
Убедившись, что им ничего больше не удастся подслушать, джинны подхватили носилки. Старушка семенила рядом, то и дело заглядывая Тане в лицо.
– Бедная девочка! Ты так сильно ударилась головой, что у тебя произошло помрачение рассудка! Умоляю, не говори ничего лишнего. Это может дорого тебе стоить. Разве ты не знаешь, что драконбол запрещен уже больше десяти лет, а в мире не осталось больше ни одного дракона? – озабоченно бормотала старушка.
– Не осталось драконов? Драконбол запрещен? Что за чушь! А во что же мы играли? – недоверчиво спросила Таня.
Она никогда не подозревала, что у Ягге такое чувство юмора. Хотя, с другой стороны, должен же был Ягун в кого-то уродиться?
– Как? Ты и это забыла! Вы играли в тухлобол!
– В тухлобол? – улыбнулась Таня. – Что за бредовое название! И как же играют в этот тухлобол?
– Ну, правила не очень сложные, – внимательно наблюдая за лицом девочки, сказала Ягге. – Мячами служат десять кусков червивой говядины. Выигрывает команда, которая сумеет забросить больше мячей в черепа-корзины и не испугается грифов, которые пытаются выклевать игрокам глаза. Я уверена, скоро ты сама все вспомнишь. Тем более что ты – лучший игрок команды очень темных! Госпожа очень тебя ценит. Когда ты столкнулась с черепом, она даже хотела приостановить матч...
– Я столкнулась с черепом? – удивилась Таня. Конечно, Пуппер не был писаным красавцем, но на череп он точно не походил.
Ягге озабоченно закивала, наблюдая, как санитары, мешая друг другу, проталкивают носилки в узкий проход магического купола.
– Осторожнее! Не дрова несете, Сарданапал вас побери! – крикнула она. – Да, ты врезалась в череп. Причем ни с того ни с сего. У тебя даже не было мяча. Все это, признаюсь, довольно странно. Наверняка не обошлось без сглаза этих мерзких белых магов! Госпожа дель-Торт так и сказала! Даже послала Поклепа проверить охранные заклинания.
Если Таня не упала, то лишь потому, что выпасть из глубоких носилок не так уж и просто.
– Госпожа?
– Да, несравненная и прекраснейшая госпожа Чума-дель-Торт, глава Тибидохса! А теперь спи! Сон – лучшее лечение! У тебя явное сотрясение мозга, – Ягге извлекла из мешочка пучок травы, сплетенный в маленькую метелку, и, прошептав заклинание, провела метелкой по Таниному лицу.
"Хорошо хоть не «Пундусом-храпундусом» – сонно подумала девочка. Ей вновь становилось все безразлично.
Она даже не удивилась, когда сверху с гортанным криком спикировал Мертвый Гриф с куском зловонного мяса в когтях. За грифом гнался Баб-Ягун на ревущем пылесосе. Догнав грифа, он огрел его трубой и выхватил мясо.
– Эй, малютка Гроттер, держись! Мы этих темных доконаем, не будь мы очень темные! – ободряюще крикнул он и помчался к крайнему из черепов-корзин. Опомнившийся гриф метнулся следом, пытаясь клюнуть его в лицо.
«Обычный недружеский матч между темными и очень темными...» – закрывая глаза, пробормотала Таня.
Теперь она была даже благодарна Ягге, что та её усыпила. В противном случае, девочка бы просто сошла с ума.
Очнулась Таня уже в магпункте. За окном была ночь. Дрожал лишь красноватый огонек ночника на тумбочке да по потолку ползали мерцающие зеленые светлячки. Выплывая из темноты, над кроватью навис портрет старухи с высохшим желтым лицом. Кожа так обтягивала его, что Тане невольно вспомнился тухлобольный череп. К тому же девочка никак не могла отделаться от ощущения, что пылающие глазницы портрета неотрывно следят за ней.
Решив убедиться, что это действительно так, Таня поджала ноги, одновременно отодвинувшись как можно ближе к спинке кровати. Да, она не ошиблась, Голова на портрете чуть повернулась, а глаза по-прежнему были устремлены на нее.
Таня облизала губы. Во рту все пересохло. Язык был словно из наждака. Девочке захотелось завопить громче дочки дяди Германа и, катаясь по кровати, колотить подушку. Куда она, в конце концов, попала? Что произошло с Тибидохсом? Почему в школе волшебства над каждой кроватью висит Чума-дель-Торт в рамке? Что это – безумие, кошмарный сон или реальность?
Портрет следил за ней огненными глазницами. Казалось, старуха стремится заглянуть ей в душу. Выжечь все внутри. Таня не выдержала. Она схватила одеяло и завесила им Ту-Кого-Нет.
– Я человек застенчивый, Терпеть не могу, когда на меня пялятся, особенно ночью, – пояснила она и спрыгнула с кровати.
Кости как будто были целы, хотя вся правая сторона тела неприятно саднила. Заглянув под ночную рубашку, Таня увидела длинную запекшуюся царапину, повторявшую форму струны. Ягге уже ухитрилась обработать её пахучей мазью. Девочка поняла, что, падая, приземлилась на контрабас, который принял на себя основной удар.
– Растяпа! Какой инструмент раздолбала! Жареный петух и тот лучше летает! – ворчливо проскрипел магический перстень.
От прадедушки, как обычно, не стоило ожидать сострадания. Таня с досадой подумала, что чувствительных линий на ладони у Феофила Гроттера было небось меньше, чем у табуретки.
– Дед, не скрипи! Лучше скажи, куда я попала? Что они тут, все с ума посходили, или я правда головой стукнулась? – обратилась она к перстню.
Перстень задумался и выбросил одиночную искру. Искра попала в подушку. Запахло паленым пером.
– Упыри боятся яркого света и осиновых кольев. Зато они не нуждаются в услугах стоматолога, – туманно ответил прадед Феофил, вновь погружаясь в пучину маразма.
Таня вздохнула и осторожно остудила разогревшееся кольцо, опустив его в бутылку с какой-то микстурой Ягге.
«У меня что ни родственник – редкий сухофрукт. Взять ту же Пипу или тетю Нинель... Ладно, сама все узнаю! Только надо сообразить, у кого», – сказала она сама себе и осторожно выглянула из-за ширмы.